Но родители — престарелые люди. Она — единственная дочь, нежно любящая этих стариков. Куда уедешь от этой любви? Как их бросишь? На кого? Государства, которое заботилось бы о стариках, уже нет.
А сын Ванечка — это добрейшее, беспомощное существо, выросшее в атмосфере всеобъемлющей родительской любви, жил в мире какой-то электроники и фантастики, был оторван от реальной жизни. И теперь, когда он служил в армии, нуждался в материнской поддержке.
Она осталась.
С работой долго не везло. И вот наконец она устроилась. Ее пригласил к себе давний сослуживец. Уйдя из института, он выращивал и продавал всяких там мышей, крыс, сусликов и прочих кротов. Мария Ивановна с удивлением узнала, что на этих тварей — огромный спрос, что на рынках они уходят влет.
Когда Мария впервые пришла в питомник, где выращивались зверюшки, ее удивил неприятный запах, висящий в помещении.
Марию подташнивало, и она чуть было не отказалась работать здесь.
Но потом привыкла. Ее постепенно увлекало то, что мыши и крысы, как и все живые существа, могут болеть, тосковать, что и у них может быть плохое настроение, что они так же, как все животные, привыкают к людям и любят тех, кто их кормит.
7
Первым делом Василий сходил в кадровую службу Балтийского морского пароходства. Но там замахали руками: «Вы же видите, что происходит, — все корабли распроданы! БМП практически больше не существует. Капитанов не можем никуда устроить...»
Обошел всех старых знакомых: с кем работал, с кем учился в Академии имени Макарова. Практически все они ушли из торгового флота и горе мыкали кто где: кто в каботаже, кто в такси, кто в неких фирмочках непонятных, а кто-то спился, заливая водкой свою печаль.
Не нашел Василий Николаевич Мишин в Питере работы. Ну что, в дворники идти?
Пошел бы он уже и в дворники — надоело без денег болтаться, побираться у хороших людей.
Но однажды увидел объявление: в ЖЭК требуются кочегары. Почему бы и нет?
Пришел в тот ЖЭК. Там его приняли. Вглядывались сначала внимательно. Потом какая-то тетка сказала:
— Да нет, вроде непьющий, да и трудовая у него — то, что надо. Давай возьмем его с испытательным сроком.
Объяснили ему, что очень тяжело теперь с кадрами, доверить котельную мало кому можно, а работа серьезная, с огнем связана.
Дали ему угол в густонаселенной коммуналке (Василий и предположить не мог, что до сих пор есть такие), в старом доме, стоявшем в глубине питерских проходных дворов.
Комната грязнущая, вонючая, будто в ней псарня была, а не человеческое жилье. Василий долго скоблил ее, чистил, мыл, выносил десятками килограммов грязный хлам. Привел в более-менее приличный вид. И пошел на работу.
А работа была что ни на есть кочегарная: широкой совковой лопатой загребай уголек каменный и кидай его в топку. Поддерживай ровное давление в котле да подвози к топке побольше запаса из основной кучи, чтобы каждый раз за ним не бегать.
Можно и побегать, и подумать. Начал потихоньку обвыкать.
Как-то раз поздно вечером в дверь робко постучали. На пороге стояла пьяненькая, грязненькая, сухонькая чувырла.
То ли женщина, то ли маленький мужичок. Лицо серое, будто в глиняных подтеках, под глазами старые темно-синие разводы от постоянных синяков.
— Здравствуйте, — хриплым басом сказала чувырла. — А меня зовут Валя. Вы меня не помните?
— Валя — это он или она? — Василий так пока и не понял, какого пола визитер.
— Женщина, конечно, — даже кокетливо пробасила Валя и поправила то место, где у нее должна быть челка. — Ну так впустите наконец женщину, вы же галантный мужчина, наверное.
Она зашла и села на стульчик. Сидела, покачиваясь, и что-то говорила, говорила...
Из рассказа ее он понял, что раньше здесь работал Геня, и он пускал ее переночевать. Потом Геня умер, потому что выпил какого-то плохого спирта, и вот теперь ей надо переночевать, а дома у нее нет, и она не знает, что ей теперь делать.
Василию очень не хотелось впускать кого-то на рабочее место — это запрещено инструкцией, да и уж больно страшная она, эта Валя...
— Ладно, располагайся вот там, в уголке.
И Валя стала у него жить. Особо он с ней не разговаривал поначалу, но постепенно узнал, что Валентина, хоть и пьющий, но вполне хороший человек. Душа у нее хорошая.
Она оказалась коренной ленинградкой из интеллигентной семьи, сохранившей манеры этой семьи. Она говорила примерно так:
— Васечка, я нашла вам рюмочку. Извольте выпить ее с дамой приятной наружности. Дама будет вам весьма благодарна.
Это не было кривлянием — она так говорила, эта старая питерка.
Валентина работала раньше медсестрой, потом у нее умерли родители, затем она продала за бесценок квартиру и спилась. Потеряла все.
И Василий ее зауважал, эту бомжиху. Он сводил ее в баню, купил недорогую, но справную одежду. Правда, она ее быстро запачкала в каких-то подворотнях и запачкалась сама.
Однажды она привела компанию бомжей, очень попросила их не выгонять, и Василий их не выгнал.
Они долго пили, и Василий пил вместе с ними, шумели, пели нескладные, но хорошие песни.
Соседи нажаловались на шумную компанию, и приехали сотрудники ЖЭКа.
Василия выгнали с работы.
Валя приютила Василия, и он с ней и еще с несколькими такими же клошарами жил на чердаке дома, готовящегося под снос.
