Ваше Величество Госпожа Рабыня - [29]

— Вижу, Геннадий Ильич, удивлены, не обнаружив моей Зульфии Эльдаровны? Ей малость этого — не совсем здоровится. Но, между нами, — Пушкарёв заговорщицки понизил голос, — на дух не переносит Аллу Анатольевну. Года, наверно, два. Вообще-то чёрная кошка меж них пробежала раньше, но последние два года — совсем. После того, как с Игорем Олеговичем — ну, это самое… Да и покойника — прости ей Господи — тоже. Не так, конечно, как Аллу Анатольевну, но, узнав об убийстве, сказала, что она не станет плакать об этом извращенце. Мол, сколько верёвочке ни виться…

"Ещё бы, — подумал Брызгалов, — продав Пушкарёву Веру Максимовну, его супруге Игорь Олегович, что называется, "удружил". Однако, господин Пушкарёв, с чего бы ты это вдруг разоткровенничался? На что рассчитываешь в замен?"

На этот незаданный вопрос майору не пришлось ждать ответа. Выдав короткую справку об интимных чувствах своей жены, Фёдор Степанович тоже закурил — судя по запаху, что-то жутко иностранное — и обратился к Брызгалову в совершенно ему не свойственном то ли слегка заискивающем, то ли чуть виноватом тоне:

— Геннадий Ильич, наш разговор вчера… когда вы меня так напугали этими самоубийствами… Верочка ведь совсем ребёнок… и в цепи… да и нет у меня никаких цепей… ну вот, после нашего разговора я подумал и позвонил Владимиру Моисеевичу — вы о нём, вероятно, слышали, наш лучший психиатр… а он этого… сначала — когда я заговорил об осиротевших рабынях — сказал, чтобы я не маялся дурью… а вот когда рассказал о двух самоубийствах — он забеспокоился и приехал сам… где-то около часа разговаривал с Верочкой наедине, а мне после сказал, что случай сложный… и, знаете, Геннадий Ильич, одобрил ваш совет… конечно, не в цепи, но вызвал санитара из клиники, и тот Верочку связал как-то по особенному — у них это называется "надеть смирительную рубашку"… ну, я с санитаром договорился — он теперь при Верочке неотлучно… а если поспать — вызовет сменщика… Так вот, Геннадий Ильич, когда Владимир Моисеевич уходил, то попросил передать вам, чтобы вы нашли время и с ним созвонились. Можно — домой. Вот — возьмите.

Пушкарёв порылся во внутреннем кармане чёрного пиджака и протянул майору плотный белый прямоугольничек.

— Я, Геннадий Ильич, знал, что увижусь с вами на похоронах, поэтому не позвонил с утра. Не думал, правда, встретиться по пути, но так даже лучше. Очень хочу поблагодарить вас за Верочку. Ведь если бы вы вчера не предупредили — подумать страшно, чем бы могло всё кончится… И ещё, Геннадий Ильич, если, конечно, секрет, простите, но как вам это пришло в голову?.. когда даже Владимиру Моисеевичу?..

На лицевой стороне визитной карточки Брызгалов прочёл: Кандинский Владимир Моисеевич — далее адрес и два телефонных номера: рабочий и домашний. Более — ничего. "Чтобы позволить себе такую скромность, надо быть действительно широко известным", - мелькнуло в уме майора.

На обороте косым, стремительным почерком значилось: Геннадий Ильич, буду весьма признателен, если вы позвоните мне в любое удобное для вас время. Считаю, что наш разговор может быть очень полезным.

Завершал послание элегантный росчерк.

Разбирая докторскую скоропись, майор не сразу среагировал на вопрос Пушкарёва, а когда собрался отвечать — дорога кончилась. "Джип" стоял возле бутовской дачи.

— После Фёдор Степанович. Сейчас мне к Алле Анатольевне — надо срочно. Спасибо, что подвезли. А с Верой Максимовной — никаких, конечно, секретов. Но почему — не знаю. Просто: два самоубийства — вот и подумал. А что заинтересовался Кандинский — удивлён не меньше вашего. Всё, Фёдор Степанович. Бегу. Простите.

Гроб находился в гостиной — на задрапированном чёрным подиуме. Добротный дубовый гроб с латунными ручками — без каких бы то ни было претензий на роскошь. Что делало честь вкусу Аллы Анатольевны. Сама она в траурном платье с покрытой по-монашески головой стояла в изголовье — рядом с Лидией Александровной, одетой в точности так, как её хозяйка.

Если в первое посещение бутовской дачи Брызгалова удивило сходство между рабыней и госпожой, то сейчас оно сделалось просто поразительным: Алла Анатольевна и Лидия Александровна казались зеркальным отражением друг друга. Впечатление из-за этого создавалось несколько жутковатое, даже слегка мистическое — чему в немалой степени способствовало странное соединение запахов: воска и ладана — с опьяняющим ароматом роз.

Брызгалов подошёл к Алле Анатольевне, полушёпотом поздоровался с ней и с Завалишиной, извинился за опоздание и заглянул в гроб. По сравнению с тем, что майор увидел во вторник на лесной просеке, лицо Бутова изменилось мало: те же, перемноженные на вечность, мир и спокойствие. Словно вся бурная и далеко не безгрешная жизнь Игоря Олеговича теперь — в посмертии — приобретала иной, для пребывающих в этом мире пока непонятный смысл.

Поцелуем в лоб попрощавшись с покойником, Геннадий Ильич стал позади осиротевших женщин — в полутора, двух шагах от вдовы и её секретарши. То веря в свою гипотезу, то сомневаясь и убеждая себя, что она лишь бред его растревоженного воображения, майор, тем не менее, решил не спускать глаз с Завалишиной — мало ли! А ну как — не бред?