Ваш Николай - [9]

Шрифт
Интервал

На подступах к Хеврону лужи да цветы.
Дорогие мои, скоро праздник,
Хеврон не принимает.
Как хорошо, я приласкаюсь к сваям трубопрóвода,
Мы пришлые, мы ничего не понимаем.
Олень, как колесо, приподнимается на воздух,
Качая белою или зеленой головой.
Благая весть уж не благая весть,
Овраги переполнены продовольствием, медикаментами.
Я выйду со скрипкой и бубном – я микробиолог,
Неистовостью приводящий в изумление сослуживцев.
1998
* * *
И астроном, холодея, уставляется на трещинки в небе,
Обсерватории уж 80 лет,
И часовой стоит на пирсе,
Как Лукиан, не умеющий изъясниться.
Ах, как много солдат и студентов на берегу,
На ужин собиралися друзья.
На вышках с глазурованной черепицей
Ночуют гости из Индонезии.
Открывали консервы, как дверь в зоосад,
Подземны толчки как вода,
И матери несут младенцев из окрестных сел,
И старцы приходили поживиться.
2000–2003
* * *
И боец оборачивался на женский крик,
И в камень, как в зеркало, глядел.
На ниточках висели реактивны снаряды,
И дождь выворачивал оловянный камень
Из жирныя почвы.
Бойцы разрезали ножом апельсин,
И лихорадка отступала,
Пресвятая дева Мария ходила вослед за полком
С неживым мотыльком на плече.
И некий боец, вознеся землемерный циркуль,
Вонзал острие в воображаемый центр земли,
И грузовик сгорает осторожно,
Как для формальной красоты.
2000–2003
* * *
Когда рабочие разгрузят пиломатериалы,
Доставят полдник. Промелькнет комета,
Наладят газовое освещение в саду,
И гости явятся, ведомые Карлом.
Посередине клумбы – золотой мотоциклет,
В беседках яблоки, строительство ослабевает.
И Карл похож на рыбку,
В полтуловища возвышается над гостями.
Он поскользнется на траве – и судоверфи полыхают,
И гости с преувеличенной тоской
Осыпают ударами пригнувшегося Карла.
И окуная голову в вино,
Официант не держится на ногах,
Тогда как гости вокруг полумертвого Карла
Выстраиваются наподобие солнечной системы.
2000–2003
* * *
Одновитязя зверь неизвестен,
И праздник случится мирским, беспорядочным,
Поскольку ничего не видать,
И товарищ уж не товарищ.
Помилуй, Господь, матроса
В преддверие трапезы бесконечной,
Матрос такой же одновитязь,
При нем и зверь бесподобный.
2000–2003
* * *
Разлепляя уста, как половинки апельсина,
Отворяли калитку в последний микрорайон
И растаяли струйкою дыма,
Каждый рыцарь был ростом с семиэтажный дом.
И не стало ни воинов, ни музыкантов
…..
2000–2003
* * *
Знаком свыше считали Луну,
Маляры, обработчики древесины главенствовали.
Ни единого аэродрома вокруг,
Голая степь на карте, солончаки.
Тюремный зáмок есть последняя граница,
И распоследний часовой выцарапывает на камне:
«Чтó мы без посадочной полосы,
Куда мы без взлетной полосы».
2000–2003
* * *
И некого зачем предупредить,
Автомобилем с птичьего полета, хромым коростелем
Распоряжаться по собственному усмотрению,
Погода велика. Одушевленный
Предмет неуязвим.
Грядет бездушная замена каруселей,
И венгр венгерский запоет внутренним голосом,
Прекрасный камень телевизор,
Прекрасный город стадион,
И венгр венгерский под страхом смерти Венгрию не покинет.
2000–2003
* * *
Под первой луной притаился карманный вор
С миндалевидными глазами.
Под второю луной ничего не видать,
Автомобиль тяжелеет, наподобие мирового океана.
Автомобиль размягчается, тяжелеет, наподобие ртути.
Дескать, жизнь оборачивается ремеслом,
Прямую речь расшифровать нельзя.
И хочется картофельного супа,
Удвоить посты, нарушить государственную границу.
Кому доверить теплостанции,
Учетчики распоясались.
Электричество дозволяется навсегда.
Недостающие взгляду предметы воссоздаются по памяти –
И берег морской, и радиоприемник золотой.
2000–2003
* * *
Кришна не плачет.
Медведи в саду преследуют дочь англичанина.
Назревает гроза, девочка схоронилась за камнем.
За оградой произрастают петунии.
Чем меньше планета, тем молния долговечней.
На рассвете стучится домой со товарищи англичанин,
Девочка спит на траве, дождь перестал.
Вместо медведей мы видим сборщиков хлопка.
2000–2003
* * *
Тюльпан был тополем, аэродром был конус.
Невдалеке определился молочный рынок.
Форштадты, некогда враждующие между собой,
Влачили жалкое существование.
Строительны площадки пустовали,
В исходной почве обнаруживались пустоты.
Караульные варили фасоль, озираясь по сторонам,
Освещение улиц поддерживалось в аварийном режиме.
И некий стройподрядчик останавливался посреди мостовой
И проповедовал как есть нетерпеливость –
Мелиоратором себя не ощутить,
Вертолетчиком никогда не проснуться.
К подрядчику подкрадывалась девочка-альбинос
И обнимала как родного отца,
И баюкала как родного отца.
2000–2003
* * *
Под неслыханной силы трактором звездолетом земля ледяная,
Поля колосятся, и ветер сшибает головной убор.
В медном кабеле запутавшийся олень
Перепугал дошкольников до полусмерти.
Некий солдат в черном фартуке освобождает оленя.
Играется свадьба по прошествии недолгого времени,
Дети ведут для солдата царицу,
Каковая глядит как жена,
И хлеб, и луковица от простуды достаются солдату.
2000–2003
* * *
Государство куриный бульон пустота,
В трансформаторной будке живут негодяи.
Заболоченные красные луга подступают к форштадтам,
И перепел, перепел ходит, как израненный военлетчик,
Клювом кривым выцарапывает на камне:
Любовь есть война есть любовь.

Еще от автора Леонид Шваб
Все сразу

Арсений Ровинский родился в 1968 году в Харькове. Учился в Московском государственном педагогическом институте, с 1991 года живет в Копенгагене. Автор стихотворных сборников «Собирательные образы» (1999) и «Extra Dry» (2004). Федор Сваровский родился в Москве в 1971 году. Автор книги стихов «Все хотят быть роботами» (2007). Леонид Шваб родился в 1961 году в Бобруйске. Окончил Московский станкоинструментальный институт, с 1990 года живет в Иерусалиме. Автор книги стихов «Поверить в ботанику» (2005).


Рекомендуем почитать
Теперь всё изменится

Анна Русс – одна из знаковых фигур в современной поэзии. Ее стихи публиковались в легендарных толстых журналах, она победитель множества слэмов и лауреат премий «Триумф» и «Дебют».Это речитативы и гимны, плачи и приворотные заговоры, оперные арии и молитвы, романсы и блюзы – каждое из восьми десятков стихотворений в этой книге вызвано к жизни собственной неотступной мелодией, к которой подобраны единственно верные слова. Иногда они о боли, что выбрали не тебя, иногда о трудностях расшифровки телеграмм от высших сил, иногда о поздней благодарности за испытания, иногда о безжалостном зрении автора, видящего наперед исход любой истории – в том числе и своей собственной.


Слава героям

Федор Сваровский родился в 1971 году. В 19-летнем возрасте эмигрировал в Данию, где получил статус беженца и прожил шесть лет. С 1997 г. снова в Москве, занимался журналистикой, возглавлял информационно-аналитический журнал «Ведомости. Форум», затем работал в издательстве «Paulsen» и журнале «Esquire». В 2007 г. выпустил первую книгу стихов «Все хотят быть роботами», вошедшую в шорт-лист Премии Андрея Белого и удостоенную Малой премии «Московский счёт» за лучший поэтический дебют. Далее последовали сборник «Все сразу» (2008, вместе с Леонидом Швабом и Арсением Ровинским) и авторская книга «Путешественники во времени» (2009, также шорт-лист Премии Андрея Белого)


Образ жизни

Александр Бараш (1960, Москва) – поэт, прозаик, эссеист. В 1980-е годы – редактор (совместно с Н. Байтовым) независимого литературного альманаха «Эпсилон-салон», куратор группы «Эпсилон» в Клубе «Поэзия». С 1989 года живет в Иерусалиме. Автор четырех книг стихотворений, последняя – «Итинерарий» (2009), двух автобиографических романов, последний – «Свое время» (2014), книги переводов израильской поэзии «Экология Иерусалима» (2011). Один из создателей и автор текстов московской рок-группы «Мегаполис». Поэзия Александра Бараша соединяет западную и русскую традиции в «золотом сечении» Леванта, где память о советском опыте включена в европейские, израильские, византийские, средиземноморские контексты.


Говорящая ветошь (nocturnes & nightmares)

Игорь Лёвшин (р. 1958) – поэт, прозаик, музыкант, автор книг «Жир Игоря Лёвшина» (1995) и «Петруша и комар» (2015). С конца 1980-х участник группы «Эпсилон-салон» (Н. Байтов, А. Бараш, Г. Кацов), в которой сформировалась его независимость от официального и неофициального мейнстрима. Для сочинений Лёвшина характерны сложные формы расслоения «я», вплоть до погружения его фрагментов внутрь автономных фиктивных личностей. Отсюда (но не только) атмосфера тревоги и предчувствия катастрофы, частично экранированные иронией.