Варяги - [38]

Кончил Блашко, как гору с плеч сбросил, вновь поклонился Рюрику и застыл в ожидании ответа.

   — Пришёл ты к нам с просьбой немалой, — после недолгого раздумья ответил воевода. — Один раз мы ходили к вам на помощь. И вы и мы довольными остались. Я помню приязнь и ласку Гостомысла и новеградцев. Но теперь многое изменилось. Прежде чем ответить, я хочу знать, на каких условиях вы зовёте нас?

   — Мы заключим с тобой и братьями твоими ряд, воевода. Нам нужна от вас воинская помощь, чтобы усмирить соседей. Но... сколько вы попросите серебра и рухляди за вашу службу?

Службу? Старейшины, значит, надеются купить его? Служилым воеводой, и только, видят его. Если бы не трёхдневной давности разговор с братьями, он, возможно, выгнал бы сейчас Блашко. Но всё обмыслено, решение принято, и потому пусть старейшина говорит. Я выставлю ему свои условия. Посмотрим, сколь далеко готовы пойти новеградцы.

   — Прежде всего вы должны дать нам и всей нашей дружине жилища и позаботиться, чтобы у нас не было недостатка в припасах, — ответил Рюрик. — Тогда вы будете иметь право на нашу дружину и требовать, чтобы она была впереди в вашем войске. За это вы должны будете платить каждому нашему дружиннику три раза в год по большой монете серебра, что в ходу нынче у торговых гостей, а каждому из них, — он обвёл рукой начальных людей, — кроме того, ещё по монете...

Блашко протестующе замотал головой, но воевода поднял руку.

   — Мы будем брать бобрами и соболями и другими вещами, которые легко выменять у веси и чуди... Согласен?

   — Я думаю, словене согласятся с твоими требованиями, воевода. Ведомо тебе: земля наша обильна. Поможешь усмирить кривичей, весь и чудь — каждый дружинник получит требуемое тобой, а тебе и им, — глазами показал на сидящих сзади, — наособицу. Дань походная с соседей — ваша. После того вы вольны вернуться сюда, на Руян; захотите у нас остаться — то по вашей воле...

   — Хорошо, старейшина, мы обсудим и это.

Дружинник Михолап, друг незабвенного Мстивоя, неторопливо брёл узкой улочкой града. Торопиться некуда. Старейшина Блашко к воеводе Рюрику Михолапа не взял: оглядел в который раз его невысокую, с лесным хозяином схожую фигуру, крякнул неодобрительно. Михолап только ухмыльнулся независимо в кустистую, не понять какого цвета, бороду и отошёл прочь. Знал: место его не в горницах — в дружинном доме да в поле. Страшен он был в битве. Ярился, себя забывал. С мечом на стену ворогов пёр, рубился молча, никогда не бодрил себя криком. Но и вне битвы, на улице градской подчас внушал он страх вставшему на пути незнакомцу — кривоногий, бочкообразный, с руками до колен, узкими, глубоко посаженными глазами.

Брёл Михолап наугад. Града не знал, дела не было. Да и быть не могло. Продавать нечего, покупать не на что. К тому же купля-мена — не для воина. Так разве, потолкаться, на людей поглядеть, себя показать. Но и потолкаться, вишь, негде. Шёл дружинник с надеждой попасть на торжище, а торжища не видно. Куда оно запропало? В Новеграде все концы к торжищу ведут, а тут...

Странным казался глазу Михолапа град Аркона. В воротах никто не остановил, да и сторожи воротной дружинник не приметил.

«Вольготно, без опаски живут, — отметил он. — Видать, на береговую сторожу крепко надеются, — и укоризненно покачал головой. — Град, по слухам, богатый. Мало ли кто воспользоваться захочет. Эка беспечность, как у нас в Новеграде до Торира».

Градская стена из камня-известняка не высока, скорее по обычаю жителями выложена, а не для обороны от противника. Правда, с западной стороны её подкреплял вал, по прикидке Михолапа, высотой сажени в четыре, местами и более. С северной и восточной стороны Аркона и такой укрепы не имела. Да и не нужна она была, понял дружинник, как только свернул в эту часть града, привлечённый ещё издали необычным видом большого, отдельно стоящего строения. Тут было тихо, только откуда-то снизу глухо доносились удары волн о камень.

«На скале град стоит, а та обрывом в море уходит, — мимоходом отметил Михолап. — Потому и стены здесь нет».

Любопытство толкало его к строению — слишком уж необычным оно было. Нигде до того подобных не встречал. Четыре могучих деревянных столба подпирали кровлю. Между ними натянуты занавеси даже на глаз непомерно тяжёлого полотна, изузоренного яркими красками. Михолап не удержался, пощупал полотно корявыми пальцами. Было оно толстым, с одной стороны жёстким, с другой мягким. «Ковёр, — вспомнил название. — Такие изредка в Новеграде торговые гости привозят, что бродят на юг, к тёплому морю».

Долго стоял, задрав голову, не отводя изумлённых глаз от крыши. Под стать коврам она отливала пурпуром. Из чего сделана, так и не понял. Была бы лесенка поблизости, обязательно поднялся бы.

Осторожно отогнул край тяжёлого ковра, заглянул внутрь. Пахнуло благовониями. В центре затенённого помещения на ровно тёсанном камне возвышалось изваяние...

Его дёрнули за рукав кафтана. Михолап стремительно обернулся. Что за чудеса, ведь только что никого рядом не было. Перед ним стоял старик, одетый в широкий и длинный плащ белого цвета. Седая борода, глубоко запавшие умные глаза много повидавшего человека, высокий лоб изрезан морщинами. В свою очередь и незнакомец внимательно и неторопливо оглядел дружинника.