Варяги - [37]

Теперь насмешливо улыбнулся Трувор.

   — Видеть не приходилось, а слышал об этом много. Ты забыл франгов? А Гостомысл? В девятом колене князь из рода какого-то Славена. Как видишь, власть всё же передаётся от отца к сыну или... к брату.

Рюрик с интересом глянул на Трувора.

   — Об этом я не думал...

   — Будем думать о малейшей возможности, — сказал Трувор с мрачной решимостью. — Я не откажусь ещё раз сходить к веси или в Плесков к кривичам. Но чтобы у них и... остаться.

Взгляд Рюрика был пристальным и долгим. Кажется, Трувор, как и сам он, созрел для больших дел. Ну что ж...

   — Готовь ладью, — твёрдо сказал он Трувору. — Пойдёшь к словенам. Нам надо заключить с ними ряд. Мы предложим им нашу дружину для усмирения соседей. От такого не отказываются. Мы усмирим весь, чудь и кривичей.

Рюрик отложил встречу с Боремиром. Главное сейчас — отправить Трувора к словенам.

Плыть Трувору в Новеград не пришлось. Через день в палаты Рюрика спешно постучался начальник ладьи порубежной сторожи ранов.

   — Воевода Рюрик, к тебе прибыл старейшина из Новеграда. Зачем — не знаю, не говорит. С ним малая дружина.

   — Где он? — удивился Рюрик.

   — Я упредил его. Скоро они будут у пристани.

   — Благодарю тебя. — Рюрик нащупал в кошеле мелкую золотую монету-чешуйку, подал начальнику сторожи. — Прошу тебя, укажи им путь к моему замку.

Братьям сказал:

   — Для посланцев новеградцев устроим пир. Но ни единого слова о том, что порешили. Мы здесь всем довольны и ни к кому на службу не собираемся...

Блашко пробудился с тяжёлым сердцем. Торопился, воев за вёсла сажал, сам нередко махал ими до седьмого пота, а тут — пир. Пропал день. Даже с женой воеводы не удалось словом перемолвиться. Только и видел, что сидела она на пиру, такая же тоненькая девчушка, какой запомнил её почти три лета назад. Пышно отдавал тогда Гостомысл дочь свою Рюрику...

Бражничали до глубокой ночи, и как ни пытался Блашко затеять с воеводой серьёзный разговор, тот уклонялся. В гостях воля не своя.

Пригласили его к Рюрику в полдень — истомился бездельным ожиданием. Однако виду не подавал. Дождался своего времени, оправил опашень, тронул рукой меч в узорчатых ножнах, расправил на груди бороду, махнул четверым дружинникам, чтобы шли с ним, и твёрдым достойным шагом вступил в палату.

Воевода сидел на скамье неприступно замкнутый, даже мрачный, смотрел исподлобья, властно. Сзади него, полукругом — начальные люди дружины, по левую и правую руки — братья. Смотрели немилостиво, сурово. Как на постылого просителя. Загорелось сердце, вскинул голову, расправил плечи. Но тут же и одумался. А кто ты есть, Блашко? Ты и есть проситель. Терпи. Гордость в таком деле показывать не след.

Перевёл взор на группу женщин, что сидели поодаль. Встретился глазами с Милославой. В центре сидит. Старшая в дому, али ради посланника честь оказали? Не время пустые загадки загадывать, надо дело править.

Поклонился малым поклоном — большим только родителя да ещё князя-старейшину Гостомысла привечал, — набрал воздуху в грудь и, как равный с равными, заговорил:

— Будь здрав, воевода Рюрик, и род твой, и домочадцы твои на многие лета. Прими дары, которыми чтят тебя словене новеградские...

По его знаку четверо дружинников внесли дары на вытянутых руках и положили их на пол у ног Рюрика: поверх соболей — круглый щит, шлем и меч, блеснувший драгоценными каменьями. Подчиняясь торжественности события, Рюрик поднялся.

   — Дары принимаю. Передай словенам — мы рады их дружбе. Пусть знают: мой род был и всегда другом им будет. А теперь говори, с чем прислали тебя старейшины? По-прежнему ли благополучно у словен? Не грозят ли враги?

Подозрительно глянул Блашко на воеводу. Нетто Рюрик уже прознал о нестроении? Ежели так, может отказать новеградцам в помощи. Или потребует за неё такое, что и договор-ряд негоже будет заключать. Старейшины всё оговорили заранее и не потерпят несообразного. А новеградцы, ежели прознают, кинут Блашко в Мутную. Своевольными стали после изгнания варягов.

   — Воевода, — издалека приступил он к главному делу. — Ты знаешь, Гостомысл был добрым князем, мужем храбрым, правителем мудрым. Соседи его чтили, а свои люди любили за правосудие. Кривские, весь, чудь, водь, ижора дары приносили. Не в обиду, воевода, напомню: ты и сам служил ему и новеградцам...

Кое-кто из начальствующих вскинул голову, с неприязнью глянул на стерейшину. Рюрик и братья слушали невозмутимо.

   — Ведомо тебе, воевода, и то, что Гостомысл имел четырёх сыновей. Кто в походах на брани изгиб, кто в избе его почил. Ни одного в живых не осталось. Дочь его Милославу ты за себя взял. Оставался Гостомысл до самой смерти один...

Ровно и печально звучал голос Блашко. Слушали в молчании, не прерывая.

   — Однажды о полудни привиделся князю-старейшине Гостомыслу сон, что из чрева жены твоей выросло древо великое и плодовитое. От плодов же его насытились люди всей земли нашей. Призвал он ведунов, они же решили: от сынов твоих будут наследники ему...

Рюрик взглянул на Трувора. «Неужто ты был прав, а я недооценил родственные связи?»

   — Вскоре князь-старейшина скончался. Без него началось в земле нашей нестроение. Кривичи и весь сговариваются пойти походом на нас, словен. К ним склоняется и чудь. Потому и отправили меня к тебе старейшины словенские. Помоги оборонить землю нашу...