Варяги - [105]

   — На Милославу да Игоря надёжа худая...

   — Мнится и мне так, но... град первым нынче не поднимется, — твёрдо ответил Радомысл.

   — Значит, с другой стороны подпаливать надобно.

   — Ладно, утро вечера мудренее, — откликнулся кузнец. — Завтра пойду к посаженному. А теперь давай-ка на покой...

Нежданно для Аскольда князь Рюрик отнёсся к просьбе-требованию отпустить его с дружиной на все четыре стороны спокойно. Лишь на мгновенье поднял бровь, выслушал внимательно и согласно наклонил голову.

   — Можешь уходить, ярл. Не держу и зла не затаю. Мы честно шли одной дорогой. Теперь пути расходятся. Счастливой дороги и удачи. Пусть Святовит поможет тебе.

И отвернулся. Седой, согнувшийся, но с виду ещё крепкий. Князь новеградский. Жизнь его уже клонится к закату. А перед Аскольдом ещё полтора-два десятка полновесных лет. Рюрик доволен, считает, что достиг задуманного. Аскольд видит зыбкость достигнутого. Отныне расходятся пути...

   — Князь Рюрик, — прервал наступившее молчание ярл. — Не думай обо мне плохо. Не хочу быть неблагодарным. И потому прими напоследок совет. Уходи тоже. Земля словен принесёт тебе и твоим близким несчастье. Я сказал всё.

Рюрик повернулся к нему, глаза вспыхнули, как когда-то, молодым огнём и бешенством. Но тут же и потухли.

   — Твой совет, ярл Аскольд, неприемлем, — глухо ответил он. — Впрочем, ты всегда был только хорошим воином...

Ответ прозвучал спокойно и слегка насмешливо. Князь не хотел гневаться на испугавшегося словен ярла. Вместо него разгневался Олег. Прошедшие годы вытянули его вверх, раздали вширь. Перед Аскольдом стоял воин в расцвете сил и молодости. Курчавилась первым волосом борода, глаза метали злые искры, рука тянулась к поясу.

   — Если ты, ярл, знаешь что-нибудь такое, чего не знаем мы, ты совершаешь самое тяжкое преступление — предательство. Воинский закон карает предателей. Ты будешь... — И осёкся под тяжёлым немигающим взглядом Аскольда.

   — Оставь его, Олег, — по-прежнему спокойно велел Рюрик. — Он ни в чём не виноват и... прав. Ярл, можешь взять ладьи. Сколько тебе надобно. Ни одного твоего дружинника не задержу. Пусть забирают имущество. Вами добытое — ваше.

   — Но, дядя!.. — вспыхнул Олег.

   — Я сказал, — оборвал его Рюрик, и Олег, круто повернувшись, вышел из палаты. — Иди, ярл. Пусть свершится то, что предначертано богами. Если поход твой будет неудачен — возвращайся. Я тебя приму, примут ли другие — не знаю. — И кинул мимолётный взгляд на дверь.

Повинуясь неясному движению души, Аскольд склонил голову перед Рюриком. В палате повисла тишина. Рюрик подошёл к нему, совсем по-стариковски подволакивая ноги, положил руки на плечи, заглянул в глаза и легонько оттолкнул.

Пушко, недовольно ворча, провёл кузнеца в малый покой, где никто не мешал бы их беседе.

   — Как мыслишь, посаженный, — с прямого, как удар молота, вопроса начал разговор Родомысл, — Новеграду дальше жить? Под князем продолжать станем али как?

   — Ежели ты только за тем и пришёл, то проваливай. Без тебя со старейшинами разберёмся, — в сердцах ответил Пушко и тяжело поднялся — грузен был.

   — Не гневайся, посаженный, — попросил Радомысл, продолжая сидеть. — Не впусте пытаю. Чай, ведомо тебе, земля гнев копит на князя Рюрика и его дружину. И в граде их не привечают. Потому и пытаю: как дальше нам быть?

   — Значит, опять противу князя затеваете встать, так, что ли? — присунулся Пушко к Радомыслу. — Сразу отмолвлю: я в таком деле не участник и вам не советую. Град до сих пор не оправился, а вы его опять в сечу ввергнуть надумали...

   — Поспешаешь, посаженный. Никто о сече не говорит. А противу Рюрика... Нетто сам ты согласен под ним всю жизнь маяться? Молчишь? Ладно. Я скажу. Не смирились словене, а остальное сам понимай. Говоришь, град не оправился? Верно. Сколь лет прошло, а мы все пришибленными ходим. Ни рукодельцев добрых, ни гостей торговых. Мыслю, под Рюриком и не оправиться нашему Новеграду и... при Гостомысле варягов вышибли...

   — Так то при Гостомысле, — откликнулся Пушко. — Гостомысл вёл...

   — Словене теми же остались, а повести кому — найдётся.

   — Смотри, Радомысл, коли в граде Князевы дружинники пропадать учнут, как в посельях и селищах...

   — Не грози, посаженный, — прервал его кузнец, — не пристойно. Не за тем к тебе шёл...

   — Так чего ты хочешь от меня? — с раздражением спросил Пушко.

   — Не я — земля словенская требует, чтобы ты знак дал кривским и веси, дабы они дани Рюрику больше не присылали.

Посаженный озадаченно промолчал.

   — Разумею. Я весть пошлю, значит, весь Новеград заедино. Вы кашу заварите, а мне головой отвечать. Нет уж, сами надумали, сами и дело делайте.

Радомысл поднялся. Продолжать разговор не было смысла. Может, зря пошёл к посаженному? Может, надо было Михолапу идти?

Пушко окликнул его уже у двери.

   — Погодь, Радомысл. Слышал, от Рюрика его воевода Аскольд уходит?

   — Куда? — повернулся кузнец.

   — Не ведаю, и... я тебе ничего не говорил.

   — Благодарствую, посаженный, за весть. Помни и ты: я тебе тоже ничего не говорил.

   — Добро, — согласился Пушко. — Пусть будет по-твоему. Учти, у князя дружины ещё много остаётся...