Варяги - [107]

Радомысл обрадовался его приходу, но посматривал на дружинника смущённо или отводил глаза в сторону — ждал ругани. Михолап не стал хулить друга, только тяжко вздохнул.

   — Не убивайся, — сказал он кузнецу. — Оба виноваты. Молви, как новеградцы весть ту приняли?

   — Олег не сразу объявил о смерти князя, — сказал Радомысл. — С дружиной сперва урядился, потом уж мы узнали, что Рюрик помер. Кинулся я по избам, многие готовы были выступить, да не все...

   — Что о том ныне баять... — прервал Михолап. — Посаженный-то как, старейшины?

   — На другой день, как выступать я наметил, вокруг княжеских хором воинов прибыло. До этого вольно ходили, а тут в бронях. Наши-то, кто с утра оружным вышел, попятились...

   — Я тебя о посаженном пытаю, — недовольно напомнил Михолап.

   — А Пушко что? Видели, как он в княжеские хоромы со старейшинами ходил, о чём речь вели — не ведаю...

   — Знать бы надо, — требовательно сказал Михолап. — Трудно нам будет без посаженного град и землю поднять. На одних градских надёжа плоха...

   — То верно. Надо заедино... У тебя-то как с весью?

   — Уломал старейшин, от дани отказались. Теперь с кривскими бы урядиться, но это после. Нынче в Ладогу отправлюсь...

   — В Ладогу? — удивился Радомысл.

   — Не верю, чтобы Щука совсем князю предался. А к кривским вместях пойдём.

   — Добре, — оживился Радомысл. — Аж на душе легче стало.

   — Не унывай, друг, мы ещё потрясём Олега...

Последними ладьями, пробиваясь через тонкую, но цепкую корку льда — шёл ледостав, — в Новеград неожиданно вернулась ладожская дружинка. Олег, по примеру Рюрика, держал в Ладоге три с небольшим десятка копий. Больше для напоминания о том, что словенская земля покорена князем, чем для подлинного дела. И вот дружинка незваной вернулась в Новеград. Старший её — пятидесятник Гудой, — хмуро уставясь в пол, стоял перед Олегом, скупо рассказывал:

   — И ждать не ждали, воевода, и ведать не ведали. Всё как обычно шло. Об измене и толку не было. Как вдруг седмицу назад вызвал меня воевода. Хоромы полны людей. С мечами все и в кольчугах...

   — Дело говори, — нетерпеливо потребовал Олег.

   — Дело и говорю, — поднял на него немигающие глаза Гудой. — Воевода Щука велел передать тебе, что Ладога отныне Новеграду не слуга. Ладожане порешили больше ничьей власти, кроме своих старейшин, не признавать. Коли захочешь вновь их подчинить — биться станут. Воевода сказал: «Костьми ляжем, а Олегу и Новеграду боле не покоримся». Нам же приказал немедля, ежели жить хотим, покинуть твердыню.

   — И вы подчинились?! — крикнул Олег: в нём проснулся неистовый гнев молодого Рюрика. — Трусы! Где были ваши мечи?

Гудой твёрдо глянул в глаза Олегу.

   — Трусом я никогда не был. Князю Рюрику то хорошо известно было. Подумай и рассуди: что могли сделать три десятка мечей против Ладожской твердыни? Если ты считаешь, что мы могли захватить её, тогда вели казнить меня.

   — Я погорячился, — остывая, миролюбиво ответил Олег. — Ты был прав и выполнил главное — сохранил воинов. Готовит ли воевода Щука твердыню к обороне, вооружает ли градских?

   — Ладожская твердыня всегда готова к обороне, а оружие есть у каждого жителя. Крепость порубежная. Взять её приступом нелегко.

   — Измором возьмём.

   — Припасов нынче в твердыне довольно.

   — Ладно, иди. Вели, чтобы послали за ярлом Снеульвом...

Не успел Олег принять какое-нибудь решение, как, запыхавшись, вбежал Снеульв.

   — Слышал, ярл, вести из Ладоги? — встретил его вопросом Олег.

   — Что там Щука брагой упился али ещё что?

   — Ладожане отложиться надумали, вот что.

   — Да в своём ли они уме? — изумился Снеульв.

   — Крепость знатная. Взять её нелегко, но взять надо обязательно. Она как кость в горле.

   — Приступом брать — половины дружины лишиться, и возьмём ли?.. — усомнился Снеульв. — И Хольмгард без воинов оставлять нельзя...

   — Так как же? — В голосе Олега Снеульв услышал упрямые ноты и понял, что воевода не отступит от мысли любыми средствами вернуть ладожан к покорности.

   — Не будем торопиться, — начал он осторожно. — Обдумать надо и действовать наверняка. Разумнее твердыню в осаду взять, окружить малыми силами, чтоб никто носа не высунул...

   — Малые силы Щука сомнёт, — возразил Олег. — А для большой дружины припас готовить надо, на зиму градец новый близ Ладоги рубить...

   — Забота невелика, воевода. А почему мы одни должны Ладогу воевать? Разве Щука только от нас отложиться пожелал?

   — Я думал об этом, — обрадовался Олег. — Ладога — новеградское владение. Пусть и они приводят ладожан в покорность.

   — Посаженный Пушко может отказаться...

   — Найдём другого — более сговорчивого.

Из княжеских хором Пушко вышел багровым. Мальчишка, молоко на губах не обсохло, а он поучает посаженного. Тоже мне воевода выискался. Рать скликать, на Ладогу идти. С каких это пор новеградские выселки на старшего руку поднимать начали? Старейшины от воеводы Щуки никаких вестей о непокорстве не получали. Ладога как была за Новеградом, так и остаётся. А коли ладожане противу князя Игоря с дружиной поднялись, то это их дело и посаженному в него вмешиваться не пристало.