Варфоломеевская ночь: событие и споры - [56]
Следует отметить, что хотя основная масса ремесел в Париже (а Париж считался моделью для всего королевства) находилась под юрисдикцией не Муниципалитета, а ординарного королевского суда, т. е. Шатле, городская корпорация отчасти сохраняла контроль над символическим выражением ремесленных корпораций. Так, в 1629 г. Городское бюро своей властью зарегистрировало гербы всех корпораций, которые ходатайствовали об этой чести[321]. Город, таким образом, смог хотя бы отчасти сохранить свое церемониальное место и свою роль организатора по отношению к ремесленным организациям, даже к таким могущественным, как "шесть корпораций".
Совсем иными были отношения Муниципалитета с корпорациями чиновников. С ними городская корпорация постоянно конфликтовала. Так, в 1537 г. во время возвращения святых мощей в Сен-Дени первый президент Парламента решил объединить идущую по левую сторону городскую корпорацию с "людьми счетов". Купеческий прево заявил, что "по старине указанный прево купцов, эшевены, секретарь и советники города шествуют во всех процессиях по левую руку от указанной курии [Парламента], а господа счетов — после указанной курии, и просил, чтобы господа счетов не мешали первенству, свободам и власти указанного города". На что первый президент ответил, как это обычно и случалось при введении церемониальных новшеств, что "это будет только на сей раз и без всяких последствий"[322].
Это соперничество было давним — еще в 1532 г. процессия-месса в память о вступлении в Париж Карла VII была практически сорвана "по причине многих раздоров, происходивших ранее из-за первенства, оспариваемого господами из Палаты счетов у господ из города"[323]. Таким образом, вопреки обычному порядку шествий, по которому Парламент и члены прочих суверенных курий шли справа, а "городской корпус" слева, Палата счетов оказалась вместе с городом на левой стороне процессии. Впрочем, Муниципалитет в этом споре имел некоторые козыри — ведь именно он по традиции приглашал на торжественный обед всех участников церемонии.
Новичкам было особенно трудно вписаться в установленный порядок. В 1571 г. во время возвращения реликвий в Сен-Дени Монетная курия, претендовавшая на звание суверенного суда, попыталась занять место перед "городским корпусом". Муниципалитет, естественно, выступил против этого начинания. Парламент заявил, что "решил бы спор в пользу города, если бы дело было в Париже. Но поскольку процессия будет организована вне городских стен, да еще в присутствии суверена, то за решением надо обратиться к самому королю и его церемониймейстеру". В тот раз Карл IX "попросил, чтобы не было никаких новшеств, и Монетная курия принуждена была удалиться"[324]. Церемониальная система, обладавшая жесткостью вследствие непрерывной борьбы каждой корпорации за поддержание своих позиций, отторгала тех, кто не успел в нее вписаться. Но когда "городской корпус" явился на "торжественный въезд" кардинала Флорентийского в 1596 г., его ждал неприятный сюрприз — господа из Монетной курии первыми явились почтить прелата, равно как и представители Курии косвенных сборов. Муниципалитету оставалось лишь изливать свое негодование на капитана городских лучников, который слишком долго собирал своих людей, поэтому город не смог занять свое место, а ведь именно они должны в первую очередь приветствовать легата[325]. Характерно, что память о старом порядке "въездов" не исчезла, несмотря на давнее отсутствие кортежей.
Система процессий в Париже переживала ту же эволюцию, что и во Флоренции, где в XVI в. церемонии начали в большей степени демонстрировать статус отдельной группы, чем публичную структуру общины в целом[326]. На смену корпоративной репрезентации universitates пришел иерархически организованный кортеж отдельных корпораций, свойственный "обществу рангов" ("société d’ordres"). Утверждение существования всеобщей привилегии отныне оттеснялось на второй план ритуальным провозглашением привилегий отдельных корпораций. В итоге уходило в прошлое понятие о монопольном представительстве, которое составляло становой хребет органицистской концепции, соединяющей короля и королевство в единую сущность.
Как и корпоративный католицизм, городской общинный порядок переживает полную перестройку в XVII в. Человек в первую очередь становится верен наиболее близким себе группам — ремесленной корпорации, конфрерии, приходу, кварталу и лишь во вторую очередь, опосредованно — муниципальному корпусу как общей репрезентативной сущности. Эпоха, начавшаяся после поражения Католической лиги, была отмечена кризисом связей между престижем человека на локальном уровне и его приобщенностью к центральной власти, к аппарату монархического государства или к клиентелам могущественных вельмож. В этом противоречии было не так много принципиально нового. Но если определить общее направление эволюции, то оно состояло в разрыве корпоративной взаимосвязи, позволявшей различным фракциям парижан вести диалог используя трансцендентный образ города как мистической общины
