Варфоломеевская ночь: событие и споры - [58]

;

— в общинном ли участии в гражданских ритуалах и религиозных литургиях? В этом случае общество, которое историки пытаются изгнать из своих интерпретационных моделей через дверь, возвращается через окно. И таков, по всей видимости, тот урок, который можно извлечь из изучения истории парижских процессий;

— или этот выбор формируется в рамках социопрофессиональных связей? Таково может быть строго социальное истолкование примеров некоторых видов ремесел, захваченных кальвинизмом[332] или католицизмом[333].

Столь важная для концепции Дени Крузе "цивилизация страха, паники и эсхатологии" находит в этих гипотезах весьма малое место лишь на правах случайного и вторичного фактора. Но в любом случае, как только религия становится наполовину частным делом, контролируемым публичной властью (что происходит в начале XVII в.), а не главной несущей конструкцией всего государства (как было ранее), эти вопросы теряют общественное значение.

"Ритуальная революция" имела, таким образом, и теолого-политический смысл: поскольку не было возможным осуществить коллективное спасение, надо было по меньшей мере трудиться над спасением собственной души. Осознав свое поражение, лигеры, в поисках его причин и готовясь подчиниться суду Божию, обратились к своему внутреннему миру. И это преобразование корпоративного католицизма в контрреформационную персональную набожность соответствовало изменению социальной логики, где ценности средневекового общинного чувства подверглись забвению и сменились стремлением к индивидуальному социальному возвышению путями, предлагаемыми государством. Религиозным деятелям "века святых" оставалось лишь оплакивать корпоративный католицизм. Новый курс, утвердившийся с победой Бурбонов, положил начало глобальной мутации, но историки заблуждаются, настаивая лишь на "победе абсолютизма", которую они склонны видеть во всех проявлениях большой телеологической саги о "модернизации". На деле же общество переживало многоплановые изменения.

В политическом аспекте произошла консолидация монархии, которая более не нуждалась в консультациях с подданными и, следовательно, отказалась от корпоративных концепций[334].

В социальном аспекте утвердилась и получила теоретическое осмысление практика "общества рангов", практика индивидуального социального возвышения, а не безличного межкорпоративного диалога.

В культурном аспекте оформилась принципиальная оппозиция между ученой культурой и культурой народной. Образованные элиты отказались от общинных верований, народная культура подвергалась "приручению" и оттеснялась в область фольклора.

И, наконец, в религиозным аспекте — общинная вера в многочисленных заступников-предстоятелей уступила место более персональной вере, стремящейся установить прямую связь между верующим и Искупителем, вере, опосредованной одними лишь клириками, не перегруженной многочисленными братствами, но поставленной под контроль монархической власти.

Все эти аспекты присутствовали в структурной мутации общества. Новая эпоха предпочитала вертикальные социальные связи связям горизонтальным, общинным, а иерархическое подчинение и отношения клиентелы — связям корпоративным, основанным на профессиональной солидарности или на вере в мистические узы.

Патрон общины спустился с небес на землю. И его портрет теперь обретал не столько мистические, сколько человеческие черты, святой сменялся королем, чья власть имела сакральный характер.

Варфоломеевская ночь: рождение мифа > Ирина Яковлевна Эльфонд

История XVI в. знает достаточно жестоких и кровавых событий, но ни Флодден, ни Стокгольмская Кровавая баня, ни осада Гарлема, ни события Великой Крестьянской войны не получили такого значительного социокультурного резонанса, как Варфоломеевская ночь. Можно говорить о наличии определенных стереотипов не только в исторической, но и художественной культуре, сформировавшей представление на бытовом уровне: Варфоломеевская ночь стала символом резни и предательства[335]. Современные представления об этом событии черпались не только из сочинений О. Бальзака, П. Мериме, Г. Манна, А. Дюма, но и из произведений массовой культуры (от Понсоне дю Террайля до современных "дамских романов"). Наконец, в формировании этих представлений сыграли роль и театр ("Гугеноты" Дж. Мейербера), и кинематограф.

Такая широкая популярность одного исторического явления могла возникнуть лишь при наличии определенной историографической традиции, опирающейся на уже сложившуюся версию событий. При этом версия должна была быть создана на таком идейно-художественном уровне, что оказалась притягательной для художников на протяжении веков, т. е. налицо должен был иметься исторический миф, освященный авторитетом великого художника, что сделало бы его незыблемым[336].

Французские просветители и романтики, исходя из осуждения насилия и дурного монархического (деспотического) правления, заложили историографическую традицию, оказавшуюся крайне живучей, но собственно миф о Варфоломеевской ночи (протестантская версия событий) появился задолго до этого. Элементы его широко известны — коварная Екатерина Медичи, злобный или мстительный Гиз, услужливые прихлебатели-итальянцы, полубезумный Карл IX, мученик Колиньи, исступленный народ Парижа и чудовищные зверства обезумевших католиков