Варфоломеевская ночь: событие и споры - [45]

Восстановление привилегий Парижского муниципалитета в 1412 г. дало мощный импульс развитию системы процессий. Военная экспедиция Карла VI в Берри сопровождалась процессией, выражавшей "всеобщую привязанность парижан к единству королевства, к королю, к Франции". Парижская община в своем единстве, вся буржуазия дефилировала 10 июня в процессии святой Женевьевы. Автор "Дневника парижского буржуа" сообщает, что "было решено, чтобы каждый дом выставил по этому поводу по одному человеку", и что "все прихожане, у кого были силы, держали факелы в руках". Процессия указывала на "ритуализированные узы, соединявшие суверена с жителями столицы"[246].

Кристофу де Ту, бывшему в 1552 г. купеческим прево Парижа, мы обязаны примечательным выражением — "реальное присутствие короля в столице". Приветствуя Генриха II, он говорил, что молитвы его парижских подданных удвоились в его отсутствие: "Я хочу сказать об вашем телесном отсутствии, ибо в душе вы присутствуете всегда (car en Pesperit, vous estes et serez tousjours present et quelque part que vous soyez ou puissiez estre, illic et animis et oculis présentes sumus, adeo mentes omnium tenes unus)"[247]. B этом отголоске учения об евхаристии содержится глубокое философское высказывание в духе учения о "мистическом теле" и учения о том, что Париж есть "общая родина" всех французов[248]. "Я француз лишь благодаря этому великому городу", — писал Монтень[249].

Политическая связь между столицей и сувереном выражалась во многих ритуалах. Например, с 1426 г. в Иванов день праздничные огни зажигались в Париже самим королем или его наместником. В время этой церемонии на короля (через плечо) надевалась гирлянда из белых роз. Пять красных роз украшали купеческого прево и эшевенов, "ибо любовь суть ядро государства, и сия мистическая цепь поддерживает все части политического мира в сознании своего долга"[250].

Важнейший ритуал — корпоративное единение города и принца — представляли собой "торжественные королевские въезды". Американская конституционалистская школа рассматривает их как "государственные церемониалы"[251], но прежде всего они были городскими общинными церемониями[252]. И с этой точки зрения "въезды" существенно изменяют свой смысл в последней четверти XVI в. До Карла IX они организовывались сразу же после миропомазания в Реймсе или в Сен-Дени, если речь шла о королевах. Как правило, они предшествовали генеральной процессии и ритуалу "ложи правосудия" (Lit de Justice)[253], что призвано было актуализировать традиционную связь между столицей и новым монархом. "Въезды" использовали сакральный для королевской религии маршрут: от ворот Сен-Дени до собора Нотр-Дам. Порядок чередования церемоний: похороны старого короля — помазание нового — "торжественный въезд" — "ложа правосудия" — в большей степени указывает на корпоративно-органицистскую концепцию, чем на конституциональную[254]. После пышной, но несколько запоздалой по отношению к коронации церемонии, устроенной Карлом IX в 1571 г., традиция "торжественных королевских въездов" прерывается в правление Генриха III.

Если с точки зрения политического развития цезура в парижских ритуалах приходится, таким образом, на 70-е годы XVI в., то в художественной сфере уже с 1530-х годов в парижском церемониале заимствования относятся в большей степени к гуманистическим сюжетам императорского триумфа, нежели к религиозной традиции входа Христа в Иерусалим. Но и когда королевский въезд стал напоминать императорский триумф в римском стиле, парижские буржуа продолжали видеть в нем королевскую версию праздника тела Господня, т. е. метафорическое выражение корпоративного союза, связующего парижскую общину с королем[255].

После 1594 г. город продолжал устраивать торжественные встречи королю, чествуя его на манер римского триумфатора, победителя врагов или еретиков, но уже вне связи с восшествием его на престол. Начиная с 1562 г. "торжественные въезды" могли устраиваться по несколько раз за время царствования. Церемония теряет свой корпоративный характер, однако согласие короля на "торжественный въезд" означало, что он молчаливо признает привилегированный характер связи со своим "добрым городом", следовательно, склонен признать и его фискальные привилегии. И только при Людовике XIV, когда отношения между монархом и его столицей были весьма натянутыми, Городское бюро не смогло добиться его согласия на организацию "въезда".

Хотя "торжественный въезд" представлял собой ритуал подчинения, его часто расценивают в терминах контракта[256]. Но применение понятий контракта и союза нуждаются в особых пояснениях. Идея "союза" воспринималась почти буквально. Так, 16 августа 1564 г. Екатерина Медичи писала генеральному лейтенанту Парижа (маршалу Монморанси), что "мнение короля и мое таково, что город и мы суть одно и то же"[257]. Союз, понимаемый как устранение различий между телами, относится к числу корпоративных таинств государства, которые лишь весьма условно можно связать с понятием контракта, слишком уж далек такой "союз" от теории естественного права. Ведь последнее не предполагает диалектики единства в различиях, резюмированной теорией "мистического тела", в котором король является главой, а королевство членами.