Вам доверяются люди - [95]

Но вырваться не удалось и в этот день.

После обычной пятиминутки Лознякова не ушла из кабинета и, едва они остались вдвоем, сказала:

— Две новости. Первая — о Мезенцеве. Сергей обещал помочь. Фэфэ завтра-послезавтра вызовут в министерство и поручат готовить доклад для поездки по странам народной демократии. Таким образом, пока суд да дело, ему волей-неволей придется отстраниться от практической работы в больнице… Доклад за границей — дело нешуточное.

— Но кто же все-таки будет оперировать?

Юлия Даниловна усмехнулась.

— Вот тут уж… В общем, когда Мезенцев придет к вам с этой новостью, вы должны очень естественно расстроиться. Дескать, это огромный удар для больницы и только он сам может подыскать себе замену… на время своего отсутствия… Сам, понимаете?

— Ладно, — покорно сказал Степняк, — буду естественно расстраиваться. Вторая новость?

Вторая новость заключалась в том, что милиция установила имя и фамилию девушки, умершей на операционном столе. Мать была в морге и опознала тело.

— Девушка, оказывается, жила в том доме, который за нашим гаражом, — Юлия Даниловна подошла к окну и показала на торцовую стену скучного пятиэтажного дома, высившегося за гаражом больницы. Фасад дома выходил на параллельную улицу.

— И что же?

— Мать рассказывает, будто весь вечер девушка провела дома, уже собиралась ложиться спать, но ее вдруг кто-то вызвал, и она, не надевая пальто, в одной жакетке, выбежала на черную лестницу, которая выходит в наш двор. И обратно не вернулась.

Степняк пожал плечами:

— А мы тут при чем?

— Тут — ни при чем. Но Рыбаш и Григорьян с самого начала заявили, что в ноль тридцать начали оперировать, а в час она умерла. Между тем в журнале приемного отделения сказано: «Доставлена в ноль сорок пять…»

— С ума сойти! — Степняк отшвырнул пустую коробку «Казбека» и полез в стол за новой. — Кто же, по-вашему, врет?

Лознякова вертела в руках карандаш.

— Вот это как раз интересует милицию. Они не объясняют почему, но для следствия важно установить точное время, когда раненую принесли к нам.

— Ну и пусть устанавливают!

— А вы считаете, что нас это не касается?

Чиркая и ломая спички, Степняк раздраженно сказал:

— В конце концов, каждый занимается своим делом.

Не отвечая, Лознякова взяла ту коробку из-под «Казбека», которую отшвырнул Илья Васильевич, и с бессмысленной старательностью принялась заштриховывать буквы названия. Оба молчали.

— Постойте! — спохватился Степняк. — Это ведь действительно и для нас очень важно. Если ее принесли в ноль сорок пять, а в час она умерла, то приступать к операции было поздно, и Рыбаш не мог этого не знать…

— Я верю Рыбашу! — быстро сказала Юлия Даниловна.

— Почему? — Степняк завороженно следил за ее карандашом. — Кому выгодно, чтоб операция началась раньше? Одному Рыбашу, потому что только это и оправдывало операцию… А для чего регистратору врать в журнале? Совершенно незачем.

— А почему регистратор отказалась записать фамилии рабочих, которые доставили раненую?

Буквы на коробке «Казбек» уже покрылись штриховкой и вдоль и поперек. Лознякова подняла глаза на Степняка.

— Она не отказывалась, — сказал Степняк. — Она не догадалась. Это разница.

— А вот рабочие утверждают, что отказалась.

— Разве их нашли?!

Юлия Даниловна опять опустила глаза и, повернув коробку, начала обводить на оборотной стороне кружок с фабричной маркой «Ява».

— Их и искать не пришлось — сами на следующий день явились в милицию. И объяснили, что регистратор в больнице отказалась записать их адреса и фамилии. А вот точного времени, когда принесли раненую, не помнят. Знают, что после двенадцати, — и все…

— Так что же вы думаете? — Степняк сжевал почти весь мундштук своей папиросы и с отвращением раздавил окурок в пепельнице.

— Думаю, что надо верить Рыбашу и наводить порядок в больнице.

Степняк встал:

— Юлия Даниловна, мы можем верить или не верить Рыбашу, а в райздраве и вообще в любом учреждении поверят журналу.

Рисунок вокруг фабричной марки «Ява» стал резче. Маленькая рука Лозняковой напряглась.

— Я привыкла драться за то, во что верю.

— И всегда с успехом?

— Если дралась безоглядно, то да.

Когда она ушла из кабинета, Степняк закурил очередную папиросу, хотя курить ему не хотелось. «Как это она сказала? Безоглядно? Умное слово. Безоглядно. Но все-таки это очень по-женски — „верить Рыбашу!“. Ну, мы будем верить, а райздрав прикажет…»

Степняку было противно думать о том, что может приказать райздрав. Наманикюренный ноготок, постукивающий по протоколу вскрытия, так и стоял у него перед глазами. И эта угроза в скрипучем голосе: «… тогда уж сразу!» А контролеры, чего доброго, соорудят такой акт, что Таисия Павловна и самого Степняка, и Рыбаша, и ту же Лознякову в преступники запишет. Вот и дерись безоглядно…

К черту! Все равно он сейчас ничего не в состоянии изменить. И вообще ему до тошноты надоел этот кабинет и это дурацкое ожидание неизвестных неприятностей. Не съездить ли, пока есть время, в Петькину музыкальную школу? Интересно, в котором часу они там начинают работу, — школа-то ведь считается вечерней…

Илья Васильевич придвинул к тебе телефон, набрал ноль девять. Справочная ответила не сразу и потом довольно долго выясняла нужный номер. Степняк не знал точного наименования школы, да и адрес был известен ему весьма приблизительно. Наконец номер сообщили. Минуты две он слушал густые, низкие гудки, но едва собрался положить трубку, как гудки прекратились и и чей-то недовольный голос сказал ему прямо в ухо: