Вам доверяются люди - [149]

Кира видит, как сужаются папины веселые глаза.

— Геннадия Спиридоновича? — медленно переспрашивает он. — Да уж очень не люблю эту балаболку Маечку!

Надежда Петровна вскидывает голову:

— Стареете, комиссар? Не прощаете молодым их беззаботности?

— Не передергивай, Надюша, — серьезно отвечает Задорожный. — Ты же понимаешь разницу между беззаботностью и пустотой. Ты, фронтовичка, врач, кавалер ордена Красной Звезды, ты-то своей молодости не пожалела? А поверь, и тогда были такие… беззаботные.

Ох как прислушивается к этому разговору Степняк! Даже оборвал на полуслове Машеньку-Мышку, которая сидит между ним и папой.

Тетя Юля чуть нагибается через прибор Львовского к Кире:

— Что же это мы с тобой, Кирёнок? Хотели выпить за дядю Матю?

— Ой, да, да! — Кира мгновенно отвлекается от происходящего напротив них. — Дядя Матя, где ваша рюмка? Вам что налить?

— Почему за меня? — удивляется Львовский.

— Это уж позвольте нам знать! — Юлия Даниловна наливает слабое, бледно-розовое вино Кире, себе и Матвею Анисимовичу. — За вас, дорогой волшебник!

— За то, что мы с тетей Юлей очень-очень вас любим! — шепотом говорит Кира.

И все трое выпивают свои рюмки до дна.

У Киры чуть-чуть кружится голова. Словно издалека до нее доносится голос Надежды Петровны:

— Нет, я с нею не знакома. Хотя, знаете, комиссар, наверно, не миновать знакомиться! Вообразите, она оказалась учительницей нашего Петушка в музыкальной школе…

— А если б не это, то и знакомиться не надо? Ну-ну, Надя, не ожидал от тебя!

Неужели это папа говорит так сухо, даже неприязненно? И о ком это они?

— Кирочка, вы в каком классе? — Машенька-Мышка задает этот вопрос гораздо громче, чем говорит обычно, словно хочет отвлечь девочку от других разговоров.

— Перехожу в девятый, — отвечает Кира.

— Ну да, ну да, — все так же громко соглашается Мария Александровна, — вам же пятнадцать, я знаю.

— В ноябре шестнадцать! — поправляет Кира. — В ноябре паспорт получать.

— Вот уж устроим торжество! — мечтательно произносит Юлия Даниловна. — Всех твоих подруг и товарищей созовем… Шутка ли, шестнадцать лет! Это, Кирёнок, такая радость в семье…

— Тетя Юля, — вдруг тихо и быстро говорит Кира, — тетя Юля, хотите… Тетя Юлечка, можно мне выпить с вами на брудершафт?!

И, скрестив руки, глядя друг другу в глаза, они залпом выпивают все то же слабенькое, бледно-розовое вино.

— Ругаться не стоит, а поцеловаться обязательно! — командует развеселившийся Львовский.

Он отодвинулся от стола, чтоб не мешать им, и теперь с насмешливой нежностью следит за Кирой, которая чуть не душит поцелуями Юлию Даниловну.

— Что там происходит? — удивляется Задорожный. — Кирюха, да ты никак совсем опьянела?

— Вовсе не опьянела! — звонко объявляет Кира. — Мы с тетей Юлей на брудершафт выпили…

И в это мгновение звонит телефон.

«Меня нет!» — знаками показывает Сергей Митрофанович.

Юлия Даниловна берет аппарат и уносит его в переднюю. Хорошо, что шнур восьми метровый — гуляй с телефоном хоть по всей квартире. Она плотно закрывает за собой дверь.

А за столом уже принялись за жаркое, которым тетя Маня может гордиться не меньше, чем пирожками. Мясо, нашпигованное свиным салом и чесноком, аппетитно зарумянившееся, с пропитанной густым коричневым соусом картошкой дымится и дразнит обоняние гостей.

— Вы его с огурчиками, с огурчиками, — угощает тетя Маня. — А то, ежели угодно, капуста провансаль…

— За сегодняшний вечер прибавлю три кило! — с комическим ужасом восклицает Надежда Петровна. — Комиссар, что вы со мной делаете?!

— Ешьте, ешьте, дорогие гости, — уговаривает тетя Маня, — сегодня разговеетесь, завтра попоститесь — все в свою норму и взойдет. Ведь посты-то, они небось не зря были — вроде разгрузочных дней, как теперь называют.

— Интересная точка зрения! — смеется Степняк.

— А что? — басом говорит муж Машеньки Гурьевой, налегая на ароматное жаркое. — Очень может быть. Древние обычаи не такие уж глупые. Один мой знакомый, этнограф…

Глядите-ка, даже этот молчун разговорился, а Кира и не заметила, когда он вылез из своей скорлупы. Вообще у всех голоса стали громче, за столом весело и очень дружелюбно. Но по-прежнему то один, то другой начинает: «А помните…» Правда, теперь больше вспоминают смешное. Дядя Матя тоже вступает в общую беседу:

— А помните, товарищи, того немца… ну, мальчишку этого, которого я оперировал в день капитуляции?

— Последний осколок? — спрашивает Задорожный.

— Ну да. От него год назад письмо пришло, помните?

Сергей Митрофанович объясняет обеим своим соседкам сразу:

— Он в честь Матвея хирургом стал. И даже членом СЕПГ…

— Так вот, мне вчера из министерства звонили, — продолжает Львовский, — он будет в Москве с какой-то делегацией. И жаждет меня разыскать. Что вы на это скажете?

Степняк усмехается:

— А что можно сказать? Ты же его вроде вторично родил! Принимай крестничка.

Кира так и ерзает на стуле от любопытства. Подумать только! Всего десять дней назад она видела осколок, извлеченный дядей Матей из шеи этого немца. И вот он едет сюда, и будет ходить по Москве, и, в общем, очень верно сказал Илья Васильевич — крестник! Вторично рожденный! Как интересно, как удивительно интересно жить на свете!..