Вам доверяются люди - [125]

Тридцатого утром Анна Витальевна Седловец является на работу уже не с одной, а двумя разбухшими до угрожающих размеров сумками, и Лознякова отворачивается, делая вид, что не замечает этого.

Тридцатого утром голубоглазая Раечка из справочного бюро напряженно следит за хлопающей то и дело входной дверью. Завидев Наумчика, она высовывается из своего окошечка:

— Наум Евсеевич!

Гонтарь, как всегда, рассеян и не сразу понимает, кто его окликнул. Наконец он догадывается:

— Вы м-меня звали?

— Звала, звала! Вы не забыли?..

— Не забыл? О ч-чем, с-собственно, я д-должен…

Раечка нетерпелива:

— Вы несносный человек! Разве мы не едем завтра в Лужники, на спортивный праздник?

Наумчик спохватывается:

— Д-да, д-да, конечно…

— Так надо же условиться, где и когда мы встретимся!

С этим Гонтарем просто беда. Он славный, он добрый, у него хороший рост и приличная внешность. Заикается, конечно, зато хирург, а Раечкина мама уверяет, что холостые хирурги на полу не валяются. Все это так. Но он невероятно рассеян. Из-за своих кроликов и собак в этом мерзком виварии он может забыть о том, что Раечка хотела посмотреть новую картину. Так было с фильмом «Нормандия — Неман», на который он обещал достать билеты. Правда, потом он очень извинялся и принес Раечке духи «Вечер» — хорошие духи. Сказал: «Э-это жертвоприношение разгневанной богине з-за з-загубленный вечер!» Ничего, вывернулся. Она простила. Но теперь все билеты покупает она и не стесняется несколько раз напомнить, что сегодня они идут в театр или кино. В первый раз, когда она купила билеты, он очень смутился и, видимо, не знал, как отдать ей деньги. Но она нашлась. Сказала: «Давайте создадим специальный фонд культурных мероприятий, чтоб всегда, если идешь в город, можно было взять билеты…» Он очень обрадовался и тут же засунул ей в сумочку сотенную бумажку: «М-мой п-первый взнос!» И потом не раз добавлял еще. Он не жадный, скорее даже наоборот — нерасчетливый. Ну, потом, когда они… Впрочем, будет ли это «потом»? Он ходит с ней по кино и театрам, аккуратно провожает ее до дома, иногда приглашает в кафе или в ресторан (большей частью днем, в воскресенье, во время их совместных прогулок), как-то повел ее на выставку чехословацкого стекла — и все. Однажды, месяца полтора назад, она пригласила его к себе: «Надо же вам познакомиться с моими?» Он пришел, был вежлив и любезен, но сидел недолго и, когда она опять пригласила его, сказал, что лучше пойти на лекцию о западной живописи.

Раза два она пыталась заговорить с ним об этой гордячке Ступиной, но при всей своей мягкости Наумчик сумел решительно отклонить эту тему и даже прямо объявил: «Если в-вы хотите, Рая, д-дружить со мной, то Марлены Георгиевны не касайтесь!»

Дружить? Смешной человек! Пятиклассники они, что ли?

В общем, пора, пора подтолкнуть его! Он просто застенчив. В майские дни она заставит Гонтаря высказаться.

— Так вы не забудете?

— Нет, нет, Раечка, раз вам хочется…

Они условливаются о часе и месте встречи, и Раечка милостиво отпускает Наумчика, тем более что телефон на ее столе просто беснуется. До чего надоели эти бесконечные справки! «Как провел ночь Смирнов из второго хирургического!» — «Инициалы?» — «Не понимаю, что вы говорите?!» — «Инициалы, инициалы какие? У нас, может, десяток Смирновых…» — «Да ему вчера операцию делали, невысокий такой, с лысиной…»

Хоть завтра не будет для Раечки этих невысоких, высоких, с инфарктом, с сотрясением мозга, с переломом бедра, с холециститом, с грыжей… Откуда только берется столько болезней? А попробуй ошибись — Степняк голову снимет: «Вы обязаны любить больных, сочувствовать им!..» Только не хватало — сочувствовать! Может, еще плакать вместе с женами и мужьями? От этого в двадцать пять лет станешь старухой. Мама всегда говорит: «Нечего о чужих бедах думать, своих достаточно…» И правильно. Когда Рая провалилась на экзаменах в институт, ей никто не сочувствовал. Даже отец пожал плечами и сказал: «Сама виновата, надо было лучше готовиться. Пойдешь работать».

И пошла. Отец у Раи такой, что с ним не поспоришь. Мама и та при нем помалкивает. Сам он работает с утра до ночи. И что хорошего? Ровно ничего. Даже квартиры не дали, когда завод выстроил дом. Мама плакала, а отец сказал: «У нас жилье сносное, другие с детьми в подвалах мыкаются. Нечего реветь». И все.

…Ох, опять телефон! Нет, сегодня ее просто решили извести. «Синяева? Анна Васильевна?.. Да, на выписку… Нет, ничего не изменилось… Не понимаю, что вы волнуетесь? Приходите к двум!»

К двум в вестибюле скопляется много народа.

Рая из своего окошка видит всех. Некоторых она знает в лицо. Вот эти двое костлявых стариков приехали за Патрикеевым из первой хирургии. Патрикееву делал операцию Львовский — удалил часть желудка. Боялись рака, но оказалась язва. Старуха тогда плакала от радости, а старик поцеловал Львовскому руку. Даже Рая растрогалась: это было как в кино.

А вон там, у самой лестницы, красивая и нарядная женщина. Лицо у нее надменное, губы сжаты. Сегодня выписывают ее мужа. Фамилии Рая не помнит, какая-то нерусская. Его привезли с тяжелыми ожогами; он — химик, делал в лаборатории опыт, и произошел взрыв. Девочки из хирургии рассказывали, что жена предлагала дать для пересадки свою кожу. Безумная просто! Хорошо, не понадобилось, а вдруг бы? Такая красавица, а на теле рубцы и швы… Нет уж, Раечка никому своей кожи не предложит.