Валюта смерти - [88]

– А что будет, если переправа останется без перевозчика? – Аня сжалась в комочек на берегу, больше всего в этот момент ей хотелось согреться.

– Не может такого быть. Харон здесь, где-то поблизости прячется. Только где, мы пока не знаем. Его не станет, когда ты родишь в Мире Мертвых живого ребенка, и возникнет, так сказать, мост между нашими мирами, по которому души смогут беспрепятственно мигрировать из мира в мир. Пока этого не произошло, перевозчик необходим. Только где же он? М-да…

– Дай мне хотя бы ватник, он на корме там должен быть, – пальцы рук болели, а тело, казалось бы, могло только дрожать. Аня умоляюще посмотрела на Яшу.

– Сейчас, – засуетился он, опираясь на весло, неуклюже забрался в лодку, вытащил оттуда серый потрепанный и местами пожженный ватник, направился к носу лодки.

– Впрочем, мертвому припарки. Тебе-то что, не сдохнешь, а вот я реально могу воспаление легких схватить.

– Сволочь! – от этих слов Ане сделалось еще хуже, горячие слезы ползли по лицу, тут же превращаясь в холодные и стягивая кожу.

– Может, я и сволочь, а вот ты – покойница! – спокойно ответил Яша, натягивая на себя сухой ватник. – Расслабься, прими все как есть, и согреешься. А не согреешься, так поймешь, что тебе и так в самый раз. Потому что ты умерла. А мертвой два раза помереть не дано. Внушай себе по три раза в день, что ты покойница, и поверишь. По-кой-ни-ца.

– А ты… а ты… – Аня оглядела Якова. Худой, в лодке, с веслом в руках. – А ты – Харон!

Аня поднялась рывком, мелко дрожа и тыча синим от холода пальцем в сторону ничего не понимающего Якова. – Типичный Харон! Ты же сам говорил, что переправа не может без перевозчика. А ну-ка, просто для прикола, попробуй отпустить весло.

– Я. Что я? Пожалуйста. – Яков положил на дно лодки весло, косясь то на него, то на Аню.

– А теперь, выйди из лодки, ну?

Яков подчинился, при этом он снова прихватил для чего-то весло, продолжая ошалело глядеть на Аню.

– А теперь иди, куда шел. Не видишь, светает, обнаружат тебя, что будешь делать?

– И то, правда, как это я так?.. – криво улыбнулся Яков.

Аня смотрела, боясь шелохнуться, как новоявленный лодочник пытается бежать от своего призвания.

Вот он, виновато улыбаясь и кутаясь по самый нос в чужой ватник, попробовал отойти вправо, сделал пару шагов, оглянулся, неуверенно попробовал вильнуть влево, вернулся к Ане. Положил в лодку весло, сделал несколько шагов влево, точно шел отмечать путевку в «Навь». Снова вернулся. Снова дернулся в сторону, не в силах сорваться с невидимого поводка.

– Бесполезно, – еле разгибая непослушные ноги, Аня забралась в лодку. – Погреться не желаешь?

– А у тебя есть? – дуя на посиневшие руки, поинтересовался Яков.

– В пылающем Ахероне согреешься, гнида, – прошипела сквозь зубы Анна, буравя Якова злобным взглядом. Перевозчик-то он перевозчик, конечно. В «Навь» ему теперь прямая дорожка, трудовую книжку класть, а кто его знает, сдуру вполне может веслом по голове долбануть.

– Что, я?

– Ну не я же. – Аня кивнула на свой живот. – Хочешь, чтобы я ребенка прямо здесь родила? Хочешь, чтобы врата открылись и все наши полезли к вам?

– Не… – Яков попытался отступить, но споткнулся и сел на пятую точку.

– Ты в Питере в каком доме живешь: в новостройках или в старом фонде? – при воспоминании о пылающих водах Ахерона, ей вдруг сделалось тепло и весело.

– На Конюшенной. В старом, конечно.

– Представь, сколько людей до тебя жили в этой самой квартире. – Аня, запрокинув голову, глядела на поднимающееся над Миром Мертвых солнце.

– Ну, много?

– Хочешь, чтобы все они завтра вернулись? Хочешь, чтобы чужие тебе покойники пили водку на твоей кухне и играли в покер? Чтобы чужие бабушки брякали на пианино и чужие дедушки объясняли, как следует жить?

Яков молча вернулся к лодке, оттолкнул ее от берега и прыгнул внутрь. Какое-то время он устанавливал весла в уключины, потом, сообразив что-то, снял с себя ватник и протянул его Ане.

Та с удовольствием забралась в еще помнящий тепло живого человеческого тела трофей. День начинался очень даже неплохо.

Глава 40 Богинка

Каковы мозоли

На руках Харона?

А.Смир

В рассветных лучах тихо плыла по розовеющим волнам крохотная лодка, в которой слабо уже угадывались две фигурки. Раз, и реку заволокло плотным туманом, два, и туман этот зазолотился в лучах новорожденного солнышка.

– Теперича не заметят, ироды. Теперича не споймают младенчика, – шамкая беззубым ртом, кудахтала на берегу старая богинка, притоптывая на месте ногами, наспех обутыми в резиновые сапоги.

Богинка – старая, с большой головой и морщинистым, сияющим от счастья, лицом и добрыми глазами. Сама богинка худа, точно старая кляча, а живот ее – спелый арбузик. Носит эту вечную беременность с собой старая богинка, носит, укачивая, точно оберег.

Сколько лет оберег богинковский потребен не был, потому что угодила богинка ненароком в самый ад, где бабы не рожают и давно позабыли, как это делается. Оттого и всегда печальна богинка, оттого и невесела.

Хотя нет. Сегодня радуется богинка, приплясывая на холоде. Радуется, пляшет и поет тихо себе под нос. Оттого и держит она у пухлого животика укрытую теплым давно выцветшим платком старинную старообрядческую икону, на которой змей склонился над детской колыбелькой, а ниже юная мать пересекает на лодке реку. Хочет полакомиться чудно вкусным младенцем лукавый древний змий, но про то не знает, не ведает, что архангел Михаил не даст отцу лжи съесть младенца, который должен стать пастырем народов. Бой меж ними произойдет, об этом третья, самая радостная картинка повествует. Бой ни на жизнь, а на смерть. Бой, в котором победит Архангел, низвергнув Сатану на землю. Сначала его, а потом и его приближенных и сочувствующих.