Вальс деревьев и неба - [42]

Когда наступил вечер, я, дожидаясь, пока уснет Луиза, совершила глупейшую ошибку: прилегла на кровать и стала перебирать в голове все события последних недель, появление Винсента, открытие его живописи, нашу историю, такую прекрасную и сложную, и тут, как и он, заснула, одетая. Когда я раскрыла глаза, солнце уже встало, птичий гомон оглушал, и мне потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что ночь прошла. Я кинулась вон из комнаты. Луиза чистила венецианское зеркало у входа и удивилась, что я так рано встала. Я ничего ей не ответила и вышла из дома, только услышала, как она кричит мне вслед, что я забыла надеть шляпку. Я бежала до самого постоялого двора Раву, Аделина подавала кофе рабочим, я галопом взбежала по лестнице, перескакивая через ступеньки, распахнула дверь, комната Винсента была пуста, а кровать разобрана. Аделина сказала, что он ушел рано, как обычно не позавтракав, со своим мольбертом, сумкой и чистым холстом под мышкой, и она не знала, куда он отправился. С легкой улыбкой она спросила, не передать ли ему чего, но заметила, что я не расположена шутить. Она усадила меня, принесла кружку горячего кофе, намазала маслом кусок хлеба и посоветовала не беспокоиться, добавив, что она меня очень любит и я могу ей довериться.

Добрую часть дня я бродила по дорогам вокруг Овера во все стороны, но так его и не увидела. Я спрашивала каждого встретившегося крестьянина, но никто его не заметил, словно он исчез из этих мест. Кстати, местные не обращали на него внимания, плевать им было на него, как на прошлогодний снег, живопись их не интересовала, редко кто бросал взгляд на его холсты, находил их отвратительными и смеялся над ними; они считали его чудаком, оригиналом или сумасшедшим.

* * *

"Лантерн", 14 мая 1890 г.

"Нью-Йорк. Пришло сообщение из Питсбурга: самое крупное агентство по найму иностранных рабочих в Пенсильвании решило больше не нанимать итальянцев в силу их недостаточной работоспособности. Их заменят неграми".

* * *

Я не видела его два дня, и на следующую ночь я не осмелилась прилечь на кровать, устроилась на стуле в своей комнате в ожидании, пока смогу улизнуть, и взялась за только что вышедший роман "Человек-зверь"[45], о котором ходили самые противоречивые мнения, но мне не удавалось сосредоточить внимание, мысли убегали. Я почувствовала, как во мне поднимается незнакомое и неприятное чувство, почти невыносимое, и овладевает мной, как яд.

Когда я пришла на постоялый двор Раву, его там не было. Ни Аделина, ни кто-либо еще не видели его весь день. Она сказала, чтобы я не беспокоилась, — то, что обычно говорят, когда дела оборачиваются плохо, и предложила тарелку супа, но мне не хотелось ни есть, ни разговаривать с ней. Винсент мог уехать в Париж повидать брата, или он решил навестить Писсарро, который плохо себя чувствовал, но мне он ничего не сказал, и сердце заходилось в тревоге.

Был конец июня, и я слонялась где придется; погода была такой теплой, что я решила присесть на скамью у берега Уазы, безразличная к красоте уходящего дня. Незаметно подступала синеватая ночь, берега начинали сливаться с рекой. Услышав шаги на дороге, я подняла голову. Винсент стоял передо мной с холстом под мышкой, сумкой через плечо и сложенным мольбертом в другой руке.

— О, Маргарита, что ты здесь делаешь в такой час?

Я не знала, что ответить, — не могла же я сказать, что чувствовала себя потерянной и умирала от дурных предчувствий. Винсент аккуратно прислонил полотно, положил мольберт и сумку, снял шляпу и присел рядом со мной; достал свою трубку и раскурил ее. Мы сидели бок о бок, он протянул мне трубку, я отказалась, покачав головой.

— Думаю, сегодня я написал хорошее полотно. Теперь я работаю на острове, там никого нет, у меня ощущение, что я один в мире. И я доволен, это было нелегко, ничего не шло в голову, я долго ходил вокруг до около, как лис вокруг курятника, говорил себе, что на этот раз ничего не получится, но держался, не надо себя слушать, иногда нужно бороться, живопись не всегда удовольствие, а потом все пришло, одним махом, как будто гейзер забил ключом, и в результате все получилось. У меня всегда трудности с белилами, и с цинковыми, и со свинцовыми, но я наконец нашел решение. Нужно использовать серебристые или церуссу[46] как основу, а для поверхностного слоя — цинковые, а главное, следует свести количество масла до минимума. Я говорю это, потому что, если ты хочешь стать хорошим художником, ты должна внимательно относиться к материалу, а то иногда художники смотрят на это свысока. Одни и те же краски могут сильно различаться. Вот я использую недорогие холсты и краски плохого качества, а надо бы тратить, не считая, но я не тревожусь, все будет, когда мои полотна начнут продаваться.

Он взял полотно кончиками пальцев, чтобы показать мне.

— Приходится осторожничать, оно еще не высохло.

Я бросила взгляд. Вокруг нас сгустилась ночь, света не хватало, и он поставил холст обратно. Несколько раз затянулся трубкой, но она погасла, он вздохнул, и повисло бесконечное молчание.

— Я тут подумал, Маргарита, и решил, что нам обоим надо остановиться.