Валлиста - [21]

Был ли то каприз божества, чтобы ребенок вошел именно в тот миг? Возможно, тут приложила руку Вирра, это в ее духе. Возможно, когда я окажусь на Дорогах Мертвых, я спрошу у нее.

Лорд Атрант занимался некромантией. Я не настолько хорошо знаком с Искусством, чтобы точно объяснить, что именно он делал, но знаю, что он дотянулся до Великого Моря Хаоса и пытался достичь пределов, которые имеют иные законы природы. В комнате было три цилиндра - белые, высотой в пояс и толщиной в мое запястье, и каждый излучал свет и звук, а результатом была некая странная музыка, низкая, неблагозвучная, беспокойная, а там, где посреди комнаты сходились лучи света, то же самое творилось со зрением невозможно было на это смотреть, не ощущая обеспокоенности.

На миг - возможно, самый худший миг в этой истории - паника моя схлынула, ибо ребенка не было и здесь, а мой господин продолжал свою работу, похожий на дирижера перед оркестром, руки его совершали размеренные взмахи, глаза были закрыты, а лицо утратило всякое выражение, давая понять, что сознание хозяина сейчас где-то очень и очень далеко.

Я заставил себя сосредоточиться на том месте, где встречались свет и звук. Было нелегко, это куда труднее, чем стоять и смотреть с высоты, но я велел себе всмотреться в кружащуюся пустоту. Я помню, как ладони мои стали влажными, как подгибались мои колени, но продолжал смотреть. В лучах света порой всплывали какие-то узоры, а может быть, то было лишь мое воображение, но я продолжал смотреть. Я чувствовал себя так, словно оно, чем бы оно ни было, на самом деле проникает в меня, пробирается в мою голову, изменяет меня, а я все смотрел.

И тут увидел его. Я увидел ребенка. Он шел прямо в самое сердце всего этого, в фокус заклинания.

Я завопил. Или просто выдал нечленораздельный звук, обозначающий отрицание и гнев, направленный против богов.

Я помню, что двинулся к ребенку, но когда я завопил, мой господин открыл глаза, увидел меня и отпустил заклинание.

Разумеется, уже было слишком поздно.

Порой мне кажется, что его отказ убить или хотя бы уволить меня сам по себе является наказанием; он хочет, чтобы я жил и помнил о своей ошибке. А иногда кажется, что это доброта, способ сообщить, что я прощен.

Разумеется, я никогда бы не посмел спросить напрямую.

Великодушно прошу извинить меня, сударь. Вы хотели знать о ребенке, а я говорю о себе. Трудно говорить иначе, ведь само то событие столь живо отпечаталось в моем сознании, но о ребенке мне говорить слишком больно, и полагаю, я избегаю этого как могу.

Ребенок был искалечен. Полагаю, "искалечен" выражает это не хуже любого иного слова.

Что происходит с телом, попавшим под воздействие сил, предназначаленных изменить природу того мира, на который они были направлены? А что происходит с сознанием? Я не волшебник, и уж точно ни капельки не некромант, я не могу ответить, "почему" и "как". Но то, что вы видели, стало итогом. Мы заботимся о ребенке как только можем, и следим, чтобы он никому не причинил вреда.

Конечно, я понял, что вы видели его. Не знаю, как он освободился. Мой господин специально держит волшебника, который должен был предотвращать подобные инциденты. Но что бы ни произошло, нам запрещено упоминать о нем.

И я бы не нарушил запрета, если бы не вы - вы ведь сделали бы то, что пообещали. Вы бы правда его убили? Да, думаю, вы сделали бы это. Вы уже убивали прежде, я вижу.

Это все, что я могу сообщить, господин. Надеюсь, вы удовлетворены.

***

"Удовлетворен" было не тем словом, что употребил бы я, однако хорошо, что наконец-то возникли хоть какие-то ответы.

- Да, этого достаточно, - ответил я.

- В таком случае, если не возражаете...

- Что? А, это. - Я не заметил, что все еще держу кинжал, большим пальцем пробуя острие. - Прошу прощения, - и клинок исчез из моих рук.

- Это все, господин?

Что ж, отдаю ему должное: я только что запугивал его, потом вытащил наружу самые мрачные его тайны, а он спрашивает: это все, господин? Впечатляет, не так ли?

- Конечно, - проговорил я. - Спасибо.

Он отвесил мне скованный, почти военный полупоклон, развернулся и удалился - вероятно, чтобы обессиленно рухнуть там, где этого никто не будет видеть.

"Ну что ж, босс, это было по крайней мере, э, нечто. А дальше что?"

"А теперь поразведаем еще немного. И если увидим здоровенное уродливое белесое слюнявое чудовище, сбежим."

"А оно слюнявое?"

"А почему нет?"

"Но насчет "сбежим" я согласен. Вернее, ты сбежишь, а я улечу."

Дальше по коридору, мимо кухни. Я заглянул туда, проверить, не изменилось ли что; нет.

"Хочешь узнать, какой у меня кошмар, Лойош? Это что мы все тут вычислили и со всем разобрались, а загадка кухни не имеет к этому никакого отношения, и я ее так никогда и не раскрою."

"У меня кошмары куда похуже твоего, босс. Они в основном связаны с громадным белесым вонючим чудовищем."

"Оно вонючее?"

"Конечно, босс, почему нет?"

"Угу. Слушай, а тебе разве снятся кошмары?"

"Не совсем."

После кухни в конце коридора я повернул направо - туда я еще не ходил. За правой стеной этого коридора должна была быть кухня - может, там она и была, точно не знаю. Отчасти это место, эта платформа, потому и было таким странным, что иногда вещи располагались именно там, где должны были быть, отчего все остальное выглядело еще более беспорядочным.