Валиханов - [100]

Не петровская, конечно, а крестьянская реформа названа здесь сокрушительной и антинародной. Но само обвинение реформы Петра, разъединившей Россию, — это любимая мысль Достоевского, это из программы журнала «Время», которая разрабатывалась осенью 1860 года, когда Чокан жил в Петербурге и часто бывал у Достоевских.

Возмущавшие Яценко «отсталые» высказывания штабс-ротмистра Валиханова (что при хане Тауке Степь имела суд, до которого Россия доросла только сейчас) перекликаются с известными тогда всей читающей России взглядами Чернышевского. Чернышевский считал, что порядок дел, к которому столь трудным и долгим путем стремится Запад, еще существует в России, и видел аналогию между российской сельской общиной и теми отношениями, которые придуманы сен-симонистами и коммунистами, как высочайшее развитие человеческого рода.

У Валиханова в «Записке о судебной реформе» про общинно-родовые отношения казахов сказано: «Наконец, что всего важнее, формы нашего общественного развития находятся в том самом безыскусственном периоде, когда они представляют наибольшую аналогию с результатами высшего, культурного развития. На этом факте основаны все наши надежды на будущее»[121]. Здесь «результаты высшего культурного развития» обозначают для понимающего те формы общественной жизни, о которых мечтают лучшие умы Европы и России.

Валиханов сравнивал древний суд биев с английским судопроизводством. Он писал, что обычное право казахов — «по той же аналогии высшего развития с низшим, на которое мы так любим ссылаться» (то есть любим ссылаться на Чернышевского), — имеет более гуманных сторон, чем законодательство, например, мусульманское, китайское и русское при «Русской правде»[122]. Так, у казахов, подчеркивал Валиханов, нет телесного наказания. Особое упоминание телесных наказаний у него не случайно. Великая реформа 19 февраля 1861 года порку крестьян не отменила. Валиханов протестовал против введения в Степи такой «новой» меры наказания и вообще против «тех предупредительных и устрашающих мер, которыми наполнены и новейшие европейские кодексы», то есть и проект судебной реформы.

Он предупреждал своего читателя — проницательного, как и читатель Чернышевского, — что не принадлежит к последователям той узкой теории народности, которые думают, что народность должна развиваться сама из себя. «Напротив, мы думаем, что усвоение европейского, общечеловеческого просвещения и энергическая борьба с препятствиями, мешающими достижению этой цели, должна составлять конечную цель для всякого народа, способного к развитию и культуре».

«Энергическая борьба с препятствиями…» «Конечная цель…» Обычная в статьях того времени подмена крамольных слов другими. В «Записке о судебной реформе» Валиханов утверждал, что «…для нормального роста народа, на какой бы степени развития он ни стоял, необходимы: саморазвитие, самозащищение, самоуправление и самосуд…». Здесь названы лозунги русского революционного движения. Н. П. Огарев писал в 1863 году в «Колоколе»: «В России бунт невозможен иначе, как чтобы вместе с ним возникли и учредились народное землевладение, самосуд и самоуправление».

Посылал ли Чокан Валиханов куда-нибудь в столичный журнал свою «Записку о судебной реформе»? Неизвестно. И дошла она до нас только потому, что эта совсем не служебная записка, а блистательная публицистическая статья была подана Чоканом по начальству и упокоена в архиве. И спасибо, что хоть упокоили! А то бы вовсе пропала, как многие рукописи Валиханова, как его «восточные тетради», о которых упоминал в письме к Чокану Хусаин Фаизханов. Можно предположить, что он надеялся на будущее, когда его труд найдут, и напечатают, и сделают достоянием народа. Так оно и случилось, причем в очень важный исторический момент, накануне первой русской революции 1905 года. «Записка о судебной реформе» была опубликована в 1904 году в томе сочинений Ч. Ч. Валиханова, изданном Русским географическим обществом[123].

Работу над «Запиской» Чокан Валиханов закончил 28 февраля 1864 года. 8 марта в Омске появился полковник Черняев. Он направлялся в укрепление Верное, чтобы возглавить поход Зачуйского отряда на кокандскую Крепость Аулие-Ата.

Следуя примеру Перовского и Муравьева-Амурского, Черняев постарался заинтересовать ученых возможностью совершить путешествие в неведомые края. В походе согласились принять участие зоолог Н. А. Северцов, этнограф Ю. Д. Южаков, художник М. С. Знаменский. Поехал с Черняевым и Валиханов. Зачем? Дюгамель писал военному министру Д. А. Милютину, что полковнику Черняеву даны инструкции предложить киргизам присоединиться к России, а если правитель Ташкента или Туркестана изъявит такое желание, полковник Черняев должен вступить в предварительные переговоры. «Для такого рода отношений при нем будет состоять штабс-ротмистр Валиханов, весьма ловкий и развитый азиатец, хорошо знающий русский и татарский языки».

«Весьма ловкий и развитый азиатец». И не постыдились отписать так военному министру Д. А. Милютину, лично знающему штабс-ротмистра Валиханова, читавшему превнимательно кашгарский отчет и в особенности те страницы, где сказано, что Средняя Азия может развивать производство хлопка, если это потребуется России. А ведь туркестанский поход Черняева наряду с прочими историческими причинами вызван острой потребностью российской текстильной промышленности в хлопке. Вызван тем, что в Америке идет гражданская война и на американский хлопок Европе рассчитывать не приходится.