Валентин Фалин глазами жены и друзей - [12]
– Вы не царь, а я не раб! Вы решаете, подхожу ли я для работы в ЦК или нет, но что делать мне вне ЦК, я буду определять сам.
Результатом этого разговора явилось то, что мужу пришлось осваивать новую специальность – политобозревателя в газете «Известия». Мало, правда, кто знал, что это был его собственный выбор:
– Я хочу, чтобы у меня был минимум начальников и не было вообще подчиненных.
Еще две недели он ходил на работу в ЦК, но это была лишь формальность. На Старой площади дел у него уже не было.
И опять поползли слухи, догадки. Одни утверждали, что Валентин наказан за молодую жену, другие припомнили, что сын бывшей жены не вернулся из Австрии, третьи хотели думать, что это расплата за его коллекцию. Действительно, специальная комиссия, как выяснилось позже, расследовала, в частности, законным ли путем приобретены те отличные предметы искусства, на которые было положено столько сил, средств, труда. Слава богу, выяснили. Однако не знали они ни тогда, ни теперь, что, увлекшись собирательством в студенческие годы, Валентин отказывал себе в одежде, проходив в одном костюме пять институтских лет, экономил на транспорте и даже еде ради понравившейся ему книги по искусству или рисунка.
Искусство – первая и на всю жизнь страсть Валентина. Она входила в него постепенно. Самым ранним впечатлением было соприкосновение с двумя картинами, висевшими в доме, которые, когда понадобились деньги, мать отнесла в комиссионный магазин. Валентин был тогда слишком мал, чтобы иметь право голоса, но долго переживал утрату.
Дом отдыха, где семья регулярно проводила конец недели, находился в бывшей усадьбе текстильного фабриканта Саввы Морозова. Интерьер дома украшала старинная мебель, живопись, предметы декоративно-прикладного искусства. Ребенок впитывал в себя эту красоту. Потребность в ней стала вскоре частью его жизни.
Когда мальчик подрос и стал более самостоятельным, частенько наведывался в комиссионный магазин на Арбате, который еще помнит картины Левитана, Репина или Рейсдаля, Ахенбаха, даже Бонингтона. А поступив в институт, перечитал в библиотеке все книги по истории культуры.
Наконец настал день, положивший начало коллекционированию. Получив стипендию, Валентин зашел по привычке в комиссионку. Внимание привлек этюд Андрея Шильдера, продававшийся по вполне доступной цене. Не удержался, купил. Надо же, какое совпадение! П. Третьяков начинал свою коллекцию тоже с Шильдера, правда, Николая.
В то время в Москве почти за бесценок можно было купить уникальные произведения. Они продавались не только в специализированных магазинах, но даже на рынках при распродаже случайных вещей. Страна переживала бум модернизации, старинная обстановка квартир считалась мещанством. Население стремилось избавиться от нее, заменяя стандартной, современной. Таким образом, многие дома были похожи друг на друга, как одежда детей в интернате.
Следующим приобретением стал крайне редкий рисунок Федора Васильева. Круг интересов расширялся, распространяясь на фарфор, бронзу, камеи, мебель и т. д. Собирательство было учебой, не раз Валентин покупал фальшаки. В их число попали несколько картин и довольно большое количество резных камней, распознать которые было особенно трудно. Наглядное подтверждение тому, как поучительны уроки, извлекаемые из собственных ошибок.
С «Известиями» связана очень хорошая глава нашей жизни. Валентин вернулся к работе над диссертацией, начало которой было положено еще в середине 50-х годов. Почему такая длинная пауза? Да потому, что при 12—14-часовом рабочем дне на науку не оставалось ни сил, ни времени. А лепить из имевшихся в изобилии под рукой служебных бумаг некий ученый труд он считал неприличным. Не великий секрет: получение ученой степени или звания нередко было следствием занимаемой должности, а не наоборот. Без всякой пользы для дела.
Муж проштудировал горы книг, массу документов, русских и зарубежных. По памяти мог дать любую справку, касающуюся военного и послевоенного периода международных отношений. По вечерам Валентин раскладывал на обеденном столе записки, справочники, книги и писал, писал, писал. Потом к работе подключилась я, стала печатать варианты его диссертации на машинке.
Это было действительно счастливое время. Общая цель сблизила нас еще теснее.
Деньги не играли для нас слишком большой роли. Хотя Валентин зарабатывал публикациями в среднем 800 рублей в месяц (по тем временам прилично), мог бы иметь гораздо большие доходы, как его коллеги. Но в центре внимания – наука, ей подчинялся распорядок.
Слава? Известность? Почет? Его известность в другом. В глубоких знаниях в самых разнообразных областях: история, искусство, техника. Конечно, больше всего в первых двух. Эту копилку знаний обогащали ученые, писатели, искусствоведы, музыканты, врачи, коллекционеры. Многие из них побывали в нашем доме, и я видела, что беседы вызывали интерес обеих сторон. Целое собрание книг и пластинок с дарственными надписями авторов и исполнителей хранится в нашем доме.
Пануля помогает писать книгу
Не могу не сказать и о немецких хороших знакомых и настоящих друзьях. Этот солидный капитал Валентин приобрел, работая в Бонне послом. Всех не перечислишь, назову только четыре имени: Марион фон Денхоф, Рудольф Аугштайн, Эгон Бар, Берндт Гретен (мужчины – по алфавиту). Друзья в каждый переломный момент проявляли искреннее внимание к нашей жизни. Мы благодарны им за то, что дружбу они не ставили в зависимость от конъюнктуры и высоты ступенек на служебной лестнице. Эта дружба – его почет!
