Валдаевы - [89]

Шрифт
Интервал

Казаки пошли со двора.

Многие из них к вечеру были под хмельком, шатались по сельским улицам, помахивая в воздухе нагайками и распевая:

Время! Веди ты коня мне любимого,
Крепче держи под уздцы…
Едут с товарами в путь из Касимова
Муромским лесом купцы.

Казалось, все Алово ушло в ожидание: что будет дальше? Не скрипели колодезные вороты, бабы попрятались кто куда, боясь казачьих милостей, даже собаки спрятались в подворотни.

Быстро погасали огни в окнах изб. Лишь ярко светились окна поповского дома — до глубокой ночи.

А наутро все село — старых и малых, мужиков и баб — согнали на сходку на Охрин луг. Небо было чистое и прозрачное, словно соль, лишь в глубине замутненное легкой дымкой. В такую погоду только бы и работать в поле: сухо, но и жары нет.

Андрюшка Нужаев тоже пришел посмотреть: что будет?

К нему пристала крохотная рыжая собачонка и без конца тявкала на него, норовя уцепиться зубами за порточину. На сходке вон сколько людей, а псина пристает только к нему. Замахнется Андрюшка — собачонка, скуля, отбежит в сторону, но стоит перейти на другое место, собака тут как тут. Ему надоело возиться с ней, и он решил взобраться на ближайший плетень.

Андрюшка влез на ограду и замер: все село, вся сходка, мужики и бабы, старые и малые, стояли на коленях. А вокруг на тонконогих, нерабочих конях гарцевали казаки с нагайками. Опустив головы, люди исподлобья смотрели на начальников, которые сидели за большим столом.

Из-за стола поднялся отец Иван и пошел навстречу коленопреклонной сходке. Правой рукой он поднял весело блестящий серебряный наперстный крест. Горестный, какой-то подавленный, стоял он перед толпой.

— Смиритесь, православные! Покоритесь власти…

Молчала толпа, даже собаки и те перестали гавкать.

Трижды сотворил отец Иван крестное знамение, с минуту молча, выжидающе постоял перед мирянами, вздохнул и, положив руку с крестом на грудь, обессиленно произнес:

— Аминь!

Кашлянул губернатор, будто палочку сломал, ткнул указательным пальцем себя в грудь, увешанную крестами и медалями:

— Миряне! По милости бога на небе и царя на земле, мы с вами долго жили тихо и мирно — ладными между собой детьми одной матери-кормилицы земли…

Над замерзшей, коленопреклонной толпой, каркая, низко пролетел грачиный полк…

— …Потом, наслушавшись крамольных речей, вы потеряли стыд и совесть, презрели страх перед царем и богом и пошли за смутьянами — ограбили и сожгли то, что священно и неприкосновенно. Все похищенное вами отдайте без греха, иначе пострадаете. Мне тяжело говорить, но жалуйтесь, миряне, на себя. Мое же дело, верноподанного слуги нашего государя императора, одних бунтарей и смутьянов примерно наказать, других жестоко покарать.

Губернатор достал из портфеля какую-то бумагу, мельком взглянул на нее.

— Гурьян Менелин! Выходи смелее! Некого и нечего стесняться! Ха-ха-ха! Сбежал ваш атаман, разбойники?!

Он помолчал, в могильной тишине оглядывая толпу, и хотел было продолжать, как вдруг откуда-то сбоку раздался хрипловатый от волнения голос:

— Я — Гурьян Менелин!

Вся толпа оглянулась на этот голос, а Калерия остолбенела, рот ее судорожно искривился.

Евграф Чувырин и сам не понимал, как это все случилось с ним; он и не думал выдавать себя за Менелина, но напряженное ожидание, досада и обида на несправедливость заглушили в нем остальные чувства. И повинуясь какому-то не вполне осознанному, но непреодолимому движению души, он поднялся на ноги.

— Иди к столу, голубчик. Покажись.

— Мы не разбойники, — сказал Евграф Чувырин. — Мы — народ.

— Чего-чего? — переспросил губернатор. Казалось, он остывал от гнева. — Народ? А ну, иди сюда, к столу.

— То, что мы взяли, принадлежит всем, — сказал Евграф, приближаясь к столу. — Свое взяли, кровное…

— Вай, стойте! — крикнул дед Бухум. — Ведь это же мой сын Яграф Чувырин! Люди добрые, да что же вы молчите?! Выручайте!

— А-а-а! Ты — самозванец! Выпороть нещадно крамольника. Под стражу его! В тюрьму! Там ему место! Аристарх Якшамкин!

Привели пошатывающегося Аристарха.

— Вот так «дяденька — достань воробушка»! — усмехнулся жандармский полковник. — Пугачев, да и только! Тебе бы то и быть атаманом.

— Поставят — послужу.

— Выпороть! И в тюрьму!

— Матвей Вирясов!

— Я!

— Подойди к скамейкам… Выпороть!

— Пороли уже! — не своим голосом сказал Матвей.

— Еще раз. Недаром говорится: повторенье — мать ученья.

Продолжались вызовы на экзекуцию. Людей пороли до заката.

Поутру, на зеленой зорьке, в саду Нужаевых Платон и Гордей Чувырин копали яму, похожую на могилу. Платон, вытирая рукавом обильный пот со лба, сел на груду земли и признался:

— Никогда не думал, как много силы в хороших книгах. Правду хороним.

Бережно зарыв деревянный сундук с книгами, мужики покрыли свежую землю дерном.

ДВУМУЖНИЦА

1

В крещенский сочельник над Аловом плыл печальный благовест к вечерне, — унылый звон словно стлался по снегу, схваченному наледью, звал за святой водой. Вдоль дороги, по тропам, оседлавшим сугробы, и гурьбой, и поодиночке тянулись к церкви с разными посудинами люди; позвякивали железные ведра.

На высокое крыльцо выскочила из своей избы Ульяна, жена Романа Валдаева, бывшая Барякина, — рукава синей рубашки засучены по локоть, простоволосая, в правом кулаке мокрая тряпка, из которой грязная вода струилась по ее запястью, — и с ужасом в голосе закричала:


Рекомендуем почитать
Хлопоты

«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».


И еще два дня

«Директор завода Иван Акимович Грачев умер ранней осенью. Смерть дождалась дня тихого и светлого…».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Встреча

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Слепец Мигай и поводырь Егорка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.