Валдаевы - [85]

— Стоп! Незваным хода нет.

— Па-азвольте!

— Нельзя. Здесь пензенский купец Каретин пирует.

— Га-а-а, — совсем по-галчиному вскрикнул парень. — Купцу, выходит, можно, а у кого карманы тощи, — тем нельзя?

— Здравствуйте! — сказал пропускающим нарядный Парамон. — Я на блины с ухой.

— Здорово. Проходи.

— Га-а-а! Кто на блины с ухой, тому запрета нету?

— Зван.

— Я на блины с ухой, — проговорил татарин, проходя в трактир. За ним прошел чуваш.

— И я хочу блинов с ухой. — Надоедник решительно направился к дверям трактира. Аристарх, взяв упрямца за пиджачный воротник, отставил его в сторону на расстояние своей вытянутой руки-оглобли. — Ступай, любезный, в другое место.

В трактире было тесно. За маленьким столиком у стойки, лицом к собравшимся, сидели Лидия Петровна Градова в черном платье и Гурьян в голубой рубашке, чуть в сторонке от них — хозяин трактира Степаныч: на его землистом лице заиграл румянец.

Все трое волновались. Настала пора действовать открыто и дерзко. Крестьянская и рабочая Россия бурлит. Из Симбирска сообщали, что во многих губерниях возникают крестьянские социал-демократические кружки. Прислали программу для крестьянских кружков. И действовать надо решительно!

— Товарищи! — поднялась Градова. — Со всего уезда собрались здесь кружковцы и революционные крестьяне из разных сел. — Щеки ее, которые горели, когда она встала, стали бледными. — Единой семьей собрались сюда русские и татары, чуваши и мордва. Каждого можно отличить по говору и по одежде. Но нужда, друзья мои, говорит на всех языках одинаково. Однако сыны ее и дочери стремятся к одному: соединить усилия всех трудящихся на бой за наше совместное правое дело.

До сих пор мы не давали воли своему гневу, копившемуся веками. И вот пришло время сполна рассчитаться со своими угнетателями, получить то, что принадлежит нам по праву! Все мы знаем: повсюду восстают рабочие и крестьяне против самодержавия. Третий съезд социал-демократической рабочей партии России призвал пролетариат организоваться для борьбы с деспотизмом путем вооруженного восстания.

— Каямс инязоронть![22] — крикнул Аристарх Якшамкин.

— Товарищи! — голос у Градовой стал глуше, но тверже. — Знайте, вы не одиноки в борьбе за свое счастье и счастье своих детей. С вами рабочий класс! С вами стальное ядро рабочего класса — российская социал-демократическая партия! Самодержавный строй угнетателей трещит по всем швам. Нам надо поддержать революционный натиск. Идите в села, смело поддерживайте революционные настроения крестьянства и сельского пролетариата. Отказывайтесь платить подати и налоги! Не давайте царю в солдаты детей своих, — царь заставит их убивать своих братьев. Не слушайтесь урядников! Делите помещичьи, монастырские, церковные земли!..

— Давно пора!

— Правильно!

— Долой царя!

— Хоть завтра!

— …И посеять яровые…

— Правильно, товарищи! — пробивался сквозь гул голосов хрипловатый бас Гурьяна. — Гоните от себя прочь всех, кто говорит, будто земля не ваша, что вы получите ее от царя или кадетов…

— Никто не даст, если сами не заберем!..

3

Сходка проходила под сенью огромной ели, которая широко расставила свои ветви-лапы, словно старалась укрыть собравшихся от посторонних глаз. Гурьян Валдаев пятерней закинул назад густые волосы и пытливо оглядел окружающих:

— Нас, товарищи, восемнадцать, а селений — три. Пятнадцать из нас пойдут туда — будут готовить восстание: выступать будем организованно. О времени я скажу, когда оно приспеет. Но выступать будем ночью. Вирясову Агею, сыну Матвееву, другое задание… Отец твой церковный сторож. В назначенную ночь во что бы то ни стало постарайся выманить у него ключи от колокольни…

— Ключи-то выманю, да звонить не умею.

— Я помогу, — вызвался Афоня Нельгин. — Я звонил на пасху.

— Ударьте в большой колокол, но не набатом, а редко так… По этому знаку пусть люди выступают. А теперь говорите, кто в какое село пойдет… Место сбора тоже потом назначим.

Разошлись в разные стороны, как будто за грибами.

Но все случилось не так, как предполагал и хотел Гурьян. И потом, когда все это случилось, понял, что права была Градова: каждая деревня — бочка с порохом… Нежданно выметнулась случайная искра…

В ночь на воздвиженье постучались в окно Вирясовых. Стук был условным, Агей Вирясов смекнул — Афоня Нельгин пришел. Выскочил к нему на крыльцо.

— Ключи давай! — крикнул Афоня. — Началось!

— Чего?

— Глянь вон туда! Видишь? Огни на дороге. Семеновские мужики поехали графское добро делить. А мы разве хуже?

— А Гурьян?

— Давай звони. И он приспеет.

Без труда завладев ключами отца, — того не было дома, а ключи висели под образами, — Агей Вирясов с Афоней кинулись на колокольню. С нее было хорошо видно, как в густеющих сумерках клубится пыль на дороге, ведущей к барской усадьбе.

Афоня перекрестился:

— Господи, благослови!..

— Бо-ооо-ом! — грянул колокол и забурлил, раздвигая тишину. В избах пугливо заморгали, замигали огоньки. Один за другим начали открываться ворота, из них выезжали подводы и, словно бусинки, нанизывающиеся на нитку, примыкали к обозу на дороге. Быстрее молнии облетела село весть: семеновские мужики взбунтовались — едут графа громить.