Валдаевы - [36]

…Дед Бухум не заметил, как подбежал Илюшка.

— Дедь!

— Чего орешь, оглашенный?

— Бабуська… Плачет она. К нам гости приехали.

— Какие такие гости?

— Из города. Домой иди.

— Ишь ты, гости! Ну-ка, внучок, пугани вон с того огорода кур, огурцы портят.

— Дам я им!

— Во-во!

Илюшка припустился в огород, поддерживая рукой соскальзывающие портки. Хохлатки побежали вдоль плетня. Дед потянул на себя удочку — на крючок попалась рябая курица. Старик, не мешкая, свернул ей голову и замотал хохлатку в кудель.

Хозяин имения Ростислав Максимович и его брат Евгений — голубоглазый подпоручик, приехавший неделю назад в отпуск, покачивались в рессорном фаэтоне на лесной дороге, ведущей в Алово.

Говорили о разном: о графе Витте и графе Льве Толстом, о нынешней политике Турции на Балканах и о прошлой англо-бурской войне. Потом речь перекинулась на разные хозяйственные дела, связанные с имением, и Ростислав Максимович похвалился новой лесопилкой, что за Сиявой, — до нее надо ехать лесом, до паромной переправы, мимо знаменитой Чернавки…

— Что за Чернавка? — спросил брат.

Ростислав Максимович удивился. Как? Разве Евгений ничего не слышал о Чернавке? Замечательное место! Простой родник в сосновом лесу, но вода в нем холоднее льда, наберешь в рот — зубы зазвенят. Однажды он, Ростислав Максимович, пробовал измерить глубину колодца — не вышло: опускали веревку с камнем на конце — длинную-предлинную, но дна так и не достали…

— На обратном пути, — продолжал Ростислав Максимович, — заедем на нашу мельницу. Вон за тем селом. Потом я покажу тебе, как из белой глины делают кирпичи. Там же, рядышком, наша пекарня, а потом — на пчельник…

Поравнялись с избой Чувыриных, возле которой толпился народ. Ростислав Максимович приказал кучеру Харитону остановиться.

— Что здесь такое? — Граф с любопытством оглядел покосившуюся избу, будто застывшую в почтительном поклоне, как бы размышлявшую: свалиться немедля али еще постоять денька два-три? Перевел взгляд на толпу. — Умер кто-нибудь или воскрес?

— Эй, соцкай! — рявкнул кучер Харитон, стараясь угодить барам. — Соцкай!

— Слыхали? — зашептались в толпе. — Соцкого кличут. А кто он такой?

— Да ведь сам дед Бухум — сотский.

— И верно, он самый.

Борька Валдаев вбежал в избу, нашел деда и потянул к двери.

— Барин приехал! Говорить с тобой хочет.

Заволновался старик:

— Орина, где моя медаль?

— Чего?

— Да про бляху говорю.

— На кой она тебе?

— Надо!

— Слыхали, люди добрые, маво дурака? — встрепенулась бабка Оря. — Старшой сын в тюрьме, а у него медаль на уме.

— Дед Бухум! — нетерпеливо стучали в окошко. — Соцкай! На улицу скорей выходи! Барин зовет.

Пошел старик к барину без бляхи.

— Твоя-то сноха сама-четверта приехала, повесь внучат на шею — три медали сразу! — крикнула ему вдогонку бабка Оря.

На пороге дед Бухум столкнулся с Акимом Зориным, старостой.

— Тебя граф зовет, — сказал Аким. — Иди скорей.

— Знаю.

— А бляха-то твоя где?

— У старой карги спроси: она в той бляхе моченые сухари курам таскает.

Представ перед барами, старик схитрил — закрыл место на груди, где положено быть бляхе.

— Сноха из городу приехала, — начал он, поклонившись. — Трех внуков, значит, детей своих привезла… Вон она, значит, с ребятишками.

Калерия клушкой с тремя цыплятами вышла на улицу, почтительно поклонилась. Скользнув взглядом по бледному, но миловидному лицу Калерии, Ростислав Максимович спросил:

— Тебя как звать?

— Калерия, ваше сиятельство.

— О! Ты хорошо говоришь по-русски. Давно живешь в городе?

— Да, — Калерия кивнула.

— Любопытно. А чем, собственно, занималась в девушках?

— В горничных была. У меня письма есть рекомендательные. От врача Полуянова, от купца Рослякова…

— О!.. Я слышал, нам нужна горничная. Пошла бы?

— Спасибо. — Калерия не сразу нашлась что сказать, — аж дух перехватило от радости. — Хоть завтра… Простите.

— За что же?

— За внимание.

С утра добродушно настроенный граф после ее слов и вовсе растрогался и достал из кармана пятирублевую золотую монету, блеснувшую на солнце, протянул Калерии.

— Спасибо, ваше сиятельство, но до сих пор я деньги только за работу брала.

Граф понимающе кивнул и спрятал монету.

— Трогай, Харитоныч.

Как только коляска отъехала, Бухум спросил Калерию, о чем говорил с ней граф. Старик обрадовался, когда узнал, что сноха так быстро и легко устроилась на хорошее место. Но подошел староста Аким Зорин и испортил ему настроение:

— Без бляхи ходишь! Какой ты сотский? Сажаю тебя в кутузку на три дня. Понял? Чтоб сегодня вечером туда шел!

Дед Бухум был кроток, но дома он со злостью, на какую только был способен, напустился на старуху:

— Чтоб шайтаны с тебя шкуру спустили! Где моя медаль?

— Постыдись! — урезонила его бабка Оря. — Чужих людей постыдись. Какие слова говоришь? Шайтаны!.. Тебя сотским выбрали, людей на ум-разум должен наставлять, а ты последними словами ругаешься, колода деревянная…

— Бу-хуу-ум! Ладно, колода я деревянная, но медаль-то где? Она вот на этом колке должна висеть.

— Внук твой ее на улицу таскает — играет с ней.

— А кто за ним должен смотреть?

— Смотрелки у меня слабы стали.

Бухум махнул рукой и миролюбиво проговорил:

— Ладно… Хлеба мне приготовь, староста сказал: «Иди в кутузку, садись на три дня».