Вахтовый поселок - [5]

Охота! Вот в чем он, Родион, нашел себя. Бог с ней, с рыбалкой и Вихровым с его командой. Охота, охота, охота… К сожалению, вступить в общество охотников удалось только два месяца назад, и то, попросив о ходатайстве начальство вахтового (это Ковбыш — бог и царь в поселке, и Пилипенко — вторая, но звучная скрипка).

Пилипенко почему-то ему сразу же отказал, а Ковбыш долго мялся, откладывал. «Ты старика Охотурьева Иннокентия Стратоновича знал?» — спросил начальник РИТСа, прежде чем подписать бумагу. «Слыхал», — ответил с натугой он, припоминая какие-то слова Бочинина об этом таежном старожиле, — дружил с ним Мишка, что ли? «Слыхал! — усмехнулся Ковбыш. — Вот то охотник был! А мы все так… дилетанты!» Родион пожал плечами. «Старик же вроде умер», — не то спросил, не то сообщил, глядя, как Ковбыш все-таки подписывает ходатайство. «Вроде!» — снова усмехнулся Ковбыш и посмотрел так, будто именно он, Родион Савельев, повинен в смерти старого человека. Родион взял бумагу и вышел, чувствуя странную недомолвленность — какой-то намек, недосказанное напутствие. Хотел потом обратиться за разъяснениями к Бочинину, но тот сразу не повстречался, и Родион остыл в своем намерении. Мало ли разных хлопот и дел?

…Он сидел в столовой вахтового, пил уже чай, когда почувствовал, что надо повернуться к двери. Обжигаясь при торопливом глотке, увидел Нину.

Отдохнувшая, с чуть пополневшим и оттого округлившимся лицом, в глазах — ни забот, ни тревог, она встала в небольшую очередь за подносами, перекинулась словом с поварихой, пошутила с одним да другим в движущейся вдоль раздаточного стола цепочке людей и чему-то громко, весело засмеялась. Потом, заметив его, кивнула и сразу отвела взгляд, а он уже пожалел, что не полетел прямиком на буровую. Шестым чувством опытного мужчины Родион понял: не надо было сюда приходить, не надо было искать встречи.

Правда, он вроде бы успел исправить положение, кивнув ей как бы равнодушно, и больше ни разу не посмотрев на нее открыто, однако и там, в столовой, и позже, у ГАЗа Завьялова, все видел. Видел, как она уверена, не надломлена, н-да… девочка была в своем отечестве!

Родион сел в кузов, набитый людьми, отдавая богу душу на этой полумертвой дороге. Ведь знал же, что развезло, — так нет, сошел, видите ли, на вахтовом, вместо того чтобы спокойненько долететь до буровой, прийти в родимый вагончик, переодеться и побежать на помост, с него на станок, мимо дизеля, к пульту, где стоит то ли Степаныч, то ли Шахмутдинов… Кстати, чья вахта сейчас на вышке?

Машина остановилась, и Завьялов позвал всех сидевших в кузове укреплять лежневку. ГАЗ засел вчистую, размолотив подложенные бревна. Родион, бросивший под колеса самую, казалось, грязную лесину, тут же утонувшую, пропавшую в хляби, брезгливо вытирал руки.

Завьялов стал медленно обходить машину и пинать ногой шины колес. Он говорил: «Так, та-ак, — а потом добавил: — Ясно!» — и начал стаскивать с себя новенький полушубок.

3

Это если ждешь погоду, если присматриваешь за ней, она долго, упорно не меняется. А в дороге, в горячке и не заметишь, как растеплится, как посветлеет, как великое светило, еще сокрытое от глаз, процеживает тепло и свет сквозь пелену облачности.

Кожей чувствовал Пашка Завьялов, как менялся день.

…В армии Завьялов планировал: «Поеду после службы на БАМ». По радио, в газетах — всюду было про БАМ. Хотелось посмотреть, что за БАМ такой. Ну, а потом прибыл в часть представитель из Тюмени, нарассказывал всякого-разного, мол, прежде-то Тюмень именовалась столицей всех деревень, а ныне — топливный гигант. Раз гигант, значит, надо ехать.

Завьялов работал в базовом городе, но долго считался бедным родственником, ибо завгар Кузьмич начал с того, что поручил ему старый драндулет собрать, промаслить, прочистить и ездить на страхолюдине. Про все споры уже неохота вспоминать, но потом, когда Завьялову вконец осточертело развозить по детсадам молоко, понадобился водитель на месторождение при почти постоянном житье в вахтовом поселке, и он изъявил желание сам, добровольно. Было начало зимы, болота крепко схватило морозом, и по зимнику он возил вахты, обвыкаясь в тайге. Один раз засел — мертво. Хоть плачь, хоть кричи — вокруг ни души, а он пустой ехал. Ну, поунывал, вылез из кабины, потом поозирался, поднимаясь на взгорок, и увидел в стороне трактор. Сперва не сообразил, а после пошел к нему. Тракториста не было. Попробовал завести, хотя между водителем и трактористом — разница, но север свою поправку внес: с нужды Завьялов трактор завел, подъехал к своей осевшей машине, зацепился тросом и, можно сказать, сам себя вытащил. Его после похвалил Ковбыш — мол, если так дальше пойдет, то тебе, Паша, тайга не мачехой станет, а родной матерью.

— А какая, интересно, сейчас погода на БАМе? — спросил Завьялов Нину и Бочинина, одолев очередной дорожный провал.

— Сумасшедший! Ему еще только БАМа не хватало! — заново устраиваясь на сиденье, отозвалась Нина.

— Ты на точке, — пояснил Бочинин. — А там — протяженность.

Завьялов некоторое время не отвечал — круто рулил, всматриваясь расширенными карими глазами в лежневку.