Вахтовый поселок - [4]

…Он прилетел сегодня утром из базового города первым вертолетом. В общежитие не пошел — знал, что встретит Нину в столовой. И не ошибся. Он вообще не ошибался, Родион Савельев.

Вчера в базовом городе во время вечеринки, куда он пошел нехотя, не по своей, можно сказать, воле, Герард Вихров спросил: «А почему сэр один? Где очаровательная покорительница недр? — Вихров пошатывался, держа в руке стакан с коньяком, и сквозь зубы цедил: — Не-хо-ро-шо! Не-х-хо-рошо!»

Вихров был капитаном катера рыбоохраны, недавно развелся — жена с ребенком уехали из Сибири, оставив его в отличнейшей квартире, и он жил один, ни в чем себе не отказывая, привлекая и отталкивая Савельева, — порой отталкивая до того, что он, Родион, предлагал: «Слушай, а хочешь, самбо покажу?» Он раздевался, щеголяя мускулатурой, и демонстрировал наколку на плечах: «Больше пуда не клади» и… ограничительный транспортный знак под словами. Герард слабел от смеха. «Не хочу, не хочу!» Он звал Родиона к себе в рыбоохрану. Родион, конечно, не соглашался, но разок все же вышел на катере.

Стояла белая ночь, и на стремительных лодках, спущенных с катера, они догнали браконьеров на дальнем притоке. Четверо парней, все почему-то в мотоциклетных касках, бесшумно никли у берега в справной алюминиевой лодке с мотором «Вихрь». Родиона поразило, что Герард прикинулся рядовым рыбоохранником, а какой-то прыщавый малый из его команды, играя ракетницей, корчил из себя начальника, чуть ли не самого инспектора, и составлял протокол. Они изъяли две сети (пустых, но мокрых) и, вернувшись к утру на катер, всерьез выпили, а под конец все испортил малый, крича: «И-х, Гера, а все-таки почему обманывают государство? Ну почему?!» — «Жить-то все хотят, понял? — внушал малому Герард. — Потребности- то растут!» А тот грозился: «Уйду от тебя. Уйду!»

Родион после той своей вылазки долго не встречался с Вихровым, и вот вчера в компании тот вспомнил Нину. А что ему Нина? Зачем ему Нина?

…Родион в беспокойстве сидел в столовой. Из динамика негромко слышалась музыка. Входил и выходил народ. Большинство с утра брало суп: тайга, работа такая… Он давно не был в вахтовом и приятно удивлялся переменам в той же столовой: и музыке, и фотовыставке, привезенной Пилипенко из областного центра, и сосновым веткам в графинах на столах. Культурно живут!

«Родик, а почему буровики в вахтовом не живут? — еще раньше интересовалась Нина. — Ведь вам же выделили комнаты».

«Ну, хочешь, я буду жить?»

«Не хочу. Я и так все время думаю о тебе. Ты объясни, почему все-таки не живут?»

«Ну, комсомолочка! Ко всему у нее интерес. Живут, нс живут! Тебе-то что?»

«Вот-вот, — твердила Нина. — Ты со мной, как с дурочкой. А говорил…»

«Перестань! График — вот что! Куда там отлучаться от буровой? А если перевахтовка, так лучше в город слетать».

«Странно!» — говорила в задумчивости Нина.

«А если странно, спроси моего обалдуя».

«Не смей так о Никифорове! Не смей! Иван Ильич славный человек».

«Нинка, да он туп, как сибирский валенок!»

«Это — с твоей колокольни… А человек он душевный, и коллектив его понимает».

Стареешь, друг Родион, стареешь, если эта максималисточка Нина Никитина зацепила тебя всерьез. А похоже на то. Откуда что взялось в девчонке? Помнится, приходит как-то на буровую и спрашивает мастера: «Иван Ильич, а буровикам наш вахтовый совсем ни к чему?» — и таким прямым взглядом смотрит, таким голосом спрашивает, с каким ни разу нс обращалась к нему, Родиону. И тогда его осенило: ее и впрямь интересует, почему буровики не на вахтовом, и никакой в этом игры. Никакой!

Родион тогда поймал себя на том, что сидит он с ухмылочкой и думает, что до встречи с Ниной, таежной этой новобранкой-принцессой, в основном имел дело с такими девицами, которые всегда как бы играли, и этим ему нравились.

Родиону внезапно стало неловко, нехорошо, он даже обернулся… Что же это? Никакого внимания, ему, Родиону, ни капельки внимания — вся поглощена разговором с Никифоровым.

Никифоров же, загораясь ответным интересом к девчонке, с доверием слушавшей его, вполне серьезно пояснял: «Как это ни к чему? Очень даже к чему, Ниночка. Ты смотри, — он стал загибать пальцы растопыренной пятерни: — Техснаб на вахтовом, так? Я в техснаб приеду, если приспичит — беру дизтопливо! Обсадную трубу! Химреагенты! Насос!» Круглое лицо Никифорова расплывалось в улыбке, как лицо проповедника, выкладывающего истину за истиной. Был он толст и улыбчив, а когда ему внимали, становился до приторности счастлив и любил уже собеседника пуще родной матери — ему лишь бы слушателя. А уж Нина не была ли слушательницей? Во всяком случае, ко всему, что касалось работы и жизни в тайге, она относилась с таким пугающим Родиона интересом, будто век тут собралась коротать.

«Иван Ильич, — не унималась Нина, — ну, это вы объяснили с точки зрения технической. Я поняла. А вообще?» — «Вообще? — Никифоров задумался и, что самое главное, — ведь искренне, совершенно искренне задумался, но поскольку он все-таки был не полный «шизик», снова заулыбался и сказал: — А, чего там… Вот хоккей по телеку показывали — мои ребята смотреть ездили. И ночевали». Родион видел — Нина вздохнула с облегчением. И что ей, дурочке, этот вахтовый? Хотя, впрочем, с вертолета людское гнездовье в тайге гляделось заманчиво. Не какая-нибудь там охотничья заимка.