В зареве пожара - [6]
Мейчик погасил огонь в лавке и поднялся наверх.
В большой, скудно меблированной комнате на простом кухонном столе кипел самовар.
— Как ты долго сегодня, — обратилась к Мейчику его жена, молодая стройная женщина с красивым смуглым лицом, освещённым мягкими чёрными глазами.
Мейчик налил себе стакан чаю.
— Были из города…
— Есть работа?
— Да, и очень спешная. На вот, отнеси оригинал.
Мейчик разорвал конверт, полученный от Ремнева. На стол выпал вчетверо сложенный лист бумаги.
— А это к завтрашнему дню, — заметила женщина, ознакомившись с текстом. — Едва ли мы только успеем сделать.
— Ты поможешь Михаилу набрать.
Она молча кивнула головой и взяла оригинал.
— Можешь теперь идти… Я пока останусь наверху… Как он? Спит? — Мейчик показал рукой на соседнюю комнату.
— Кажется, уснул… Я приготовила ему питьё; если спросит, так дай.
— Хорошо… Ступай же, Рахиль, и предупреди Михаила, что работа предстоит спешная.
Молодая женщина спустилась вниз. Там, из небольшого чулана позади лавки был ход в подполье.
Рахиль подняла западню и осторожно спустилась по скрипящей лестнице, освещая дорогу маленьким ручным фонарём.
Человек, незнакомый с устройством тайника, не открыл бы в этом подполье никаких подозрительных следов. Земляной пол, стены, забранные досками, в углу куча картофеля — вот и всё.
Рахиль подошла к одной из стен и постучала в деревянную обшивку. Почти тотчас же в стене образовался проход, из которого вырвалась полоса света.
…Целых два месяца несколько человек под руководством инженера работало над устройством этого тайника.
Устроен он был следующим образом.
Подполье было разделено стенами по числу квартир. Среднее подполье и было приспособлено под тайник. Его углубили на несколько аршин, выложили кирпичом. Провели звонки, устроили электрический вентилятор. Вход в тайник был замаскирован деревянным ящиком, наполненным землёй, вращающимся на шарнирах…
— Это Вы? — спросил Рахиль мужчина средних лет с хмурым, озабоченным лицом.
Он подождал, пока она пройдёт, и зажал рукоятку рычага. Ящик с землёй бесшумно стал на прежнее место.
В подвале было сухо и тепло. Бетонная кладка не пропускала сырости. В углу стояла небольшая чугунная печка, труба которой выходила в топку одной из печей нижнего этажа. Горела висячая лампа под жестяным абажуром. Свет её падал на две типографские кассы. Далее виднелся ручной станок…
— Я пришла помогать Вам, — весело заговорила молодая женщина, подходя к одной из касс.
Товарищ, не отличавшийся словоохотливостью, вопросительно посмотрел на неё.
— Новая работа, — пояснила она, показывая оригинал. — Сейчас принесли. Будем набирать.
Михаил кашлянул и без возражений взялся за дело.
Рахиль надела рабочий фартук и вооружилась верстаткой.
Они разделили текст рукописи.
— Ужасно неразборчивый почерк! — вырвалось у молодой женщины восклицание нетерпения и досады. — Прочтите, Миша, пожалуйста, это слово.
Она повернулась к товарищу.
— «самосознание пролетариата»… — медленно прочёл тот, перегибаясь через кассу.
— Спасибо, дальше я всё разбираю…
Свинцовые литеры мелькали в опытных руках Рахили и послушно ложились на верстатку.
Работали молча…
Рахиль, беря шрифт, низко наклонялась над клеточками кассы, слегка прищуривая глаза. Свет лампы падал на её красивый, тонко очерченный профиль…
Было странно и трогательно видеть эту молодую, изящную женщину в рабочем фартуке наборщицы среди оригинальной обстановки подпольной типографии.
…Мелькали и ложились на верстатку свинцовые литеры, готовые запечатлеть смелые огненные слова, небрежно набросанные на смятом оригинале…
Глава V. Нелегальные
Прошлое людей, живущих под кровлей дома, арендуемого Мейчиком, настолько интересно и богато событиями, что заслуживает особого внимания.
Все эти люди, собравшиеся здесь ради общего дела, имели за собой большой революционный опыт. Все они были закалены в борьбе, все свыклись с опасностями и лишениями нелегального существования.
Сам Мейчик и его жена жили по подложным паспортам. Другие два — Инженер и Михаил совсем не были прописаны. О их пребывании в доме никто из посторонних не знал.
Мейчик был когда-то зубным врачом и практиковал в маленьком городишке юго-западного края. Судился по делу местной группы Бунда. Был сослан в Сибирь, два года пробыл в ссылке. К этому времени относится его первое знакомство с Рахилью, высланной в Сибирь после массовых провалов на юге России.
Мейчик бежал из ссылки. Добрался до Москвы. Здесь он сошелся с социал-демократами, окунулся с головой в волны революционного движения.
Он всё время поддерживал переписку с Рахилью, пока, наконец, судьба не свела их вновь в большом университетском городе. Здесь они поженились. Счастье молодой четы продолжалось недолго. Мейчик был арестован и просидел в одиночке около полуторых лет. По дороге в ссылку опять бежал. Теперь уж он бесповоротно обрёк себя на нелегальную жизнь.
Рахиль еще шестнадцатилетней девочкой ушла из-за родительского гнева из семьи суровых фанатиков-евреев. Пристроилась в Одессе на гильзовую фабрику. Работала и урывками училась. Её заметил кое-кто из партийных работников, имевших связи с фабрикой. С этого момента будущее Рахили определилось. Молодая энергичная девушка стойко вынесла на своих плечах шесть месяцев предварительного заключения и всю тяжесть пересылки: ночлеги по холодным дымным этапам, грубые окрики часовых, усталость и материальные лишения. Годы ссылки прошли для неё не бесцельно. Среди товарищей ссыльных она нашла поддержку, хороших учителей, книги. Жадно читала, работала над собой, пополняя пробелы своего образования. Далее следовало знакомство с Мейчиком, кратковременное счастье, разлука и опять совместная горячая работа.
В книгу еврейского писателя Шолом-Алейхема (1859–1916) вошли повесть "Тевье-молочник" о том, как бедняк, обремененный семьей, вдруг был осчастливлен благодаря необычайному случаю, а также повести и рассказы: "Ножик", "Часы", "Не везет!", "Рябчик", "Город маленьких людей", "Родительские радости", "Заколдованный портной", "Немец", "Скрипка", "Будь я Ротшильд…", "Гимназия", "Горшок" и другие.Вступительная статья В. Финка.Составление, редакция переводов и примечания М. Беленького.Иллюстрации А. Каплана.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.