Помолчав немного, обвёл глазами присутствующих и вкрадчиво заметил:
— Ну, и погодка… Всего запорошило!
Никто не отозвался.
Ремнев, сидя вполоборота к двери, быстро и внимательно осмотрел разговорчивого посетителя.
— «Он»… Ну, посмотрим…
Неторопливо вынул из кармана старенький кожаный портсигар и закурил. Медленно отпил ещё полстакана, обдумывая дальнейшие детали.
«Он» по наружности и по костюму походил на загулявшего приказчика, одетого с аляповатым франтовством. Высокий модный воротничок, пёстрый галстух… На руках перстни.
Лицо круглое, розовое, самодовольное. Усики нафабрены. Выдавали его только глаза: вкрадчивые и наглые, вяло-сонные, но зоркие.
Заметив, что Ремнев закурил, он тоже достал портсигар и с развязностью слегка подгулявшего человека, подошёл к нему.
— Па-а-звольте, закурить!
— Спички на стойке, — сухо ответил Ремнев.
— Виноват-с, тысячу извинений!
…Закурил, отошёл от стойки, захватив смятую вчерашнюю газету.
— Посмотрим, что про войну пишут, — пробормотал он, развёртывая лист. — Как наше православное воинство с япошками управляется…
Помолчал и со вздохом добавил:
— Эх, война, война, сколько народу зря перелобанили!
Пьяный мастеровой при этих словах очнулся и посмотрел мутным, осоловелым взглядом.
— Што война? Кто тут про войну? — прохрипел он, наваливаясь на стол и роняя бутылку.
Франт с усиками презрительно покосился на него и продолжал, уже прямо обращаясь к Ремневу.
— Вам, господин студент, как человеку учёному, предположительно думать, лучше известно, что вся эта самая война — одно пустое кровопролитие… Опять же в рассуждении финансов статья неподходящая… Так ли я говорю?
Ремнев не отвечал.
В разговор вмешался сиделец.
— Позвольте заметить: слова ваши неправильные, — обратился он к франту довольно суровым тоном. — Как же это так? Ежели теперь война, то, стало быть, должны мы все, весь русский народ, Господа Бога о даровании победы молить, как наше дело правое… А насчёт финансов разговоры говорить… Шатание умов через это происходит. Вот что-с!
Он подошёл к столику, за которым сидел успевший опять заснуть мастеровой, и ткнул последнего в бок.
— Земляк, а земляк! Шёл бы ты домой. Здесь спать не полагается…
Пьяный промычал что-то себе под нос и ещё ниже опустил голову.
Забрав пустые бутылки, хозяин вернулся за стойку.
— А ежели насчёт кровопролития — так на то и война. Это уж дело известное! Зачем солдат присягу принимает? Чтобы, значит, не щадя живота своего, защищать престол и отечество от врагов…
— Внешних и внутренних, — усмехнулся про себя Ремнев.
Он вполне обдумал свой план.
Вылил в стакан остатки пива, залпом осушил его и громко крикнул:
— Ещё бутылку!
— Подаю…
Наступила пауза.
Ремнев рассчитано медленным движением подвинул к себе бутылку, налил полстакана, подождав, когда отстоится пена, отпил и закурил…
Всё это он проделал спокойно, не спеша, как человек, которому некуда торопиться.
Спокойно вполголоса спросил:
— А где у нас… выйти, хозяин?
— По коридору, первая дверь налево.
— Огонь там есть?
— Фонарь горит.
Ремнев поднялся и вышел в коридор.
Путь ему был знаком.
Осторожно нащупал дверь, выходившую на двор, и тихо потянул за скобку.
Ещё минута — и над его головой мутное ночное небо.
…Впереди чернел забор. Ремнев, легко и бесшумно подтянувшись на мускулах, перемахнул через это препятствие.
Ноги увязли по колена в мягкий пушистый снег. Одна галоша осталась в сугробе. Он, не обращая на это внимание, бросился бежать. Нужно было пересечь пустырь сажень пятьдесят в поперечнике. От угла пустыря начинались постройки двух улиц.
Ремнев, выбравшись на твёрдую накатанную дорогу, побежал мерным гимнастическим шагом, прижав локти к бокам и соразмеряя дыхание. Здесь, на окраине, улицы были пустынны и темны. Изредка лишь попадались фонари, да и те давали мало света, что в трёх шагах от них ничего нельзя было рассмотреть…
— Ну, теперь можно переменить аллюр, — подумал Ремнев, замедляя шаг. — Теперь я в безопасности… Пока «он» попадёт на мой настоящий след, я уже буду у цели… Жаль, однако, сколько времени зря потерял…
Вероятно, Мейчик уже запер свою лавку. Придётся стучать со двора. Последнее предположение Ремнева оказалось, к счастью для него, ошибочным.
Мейчик ещё не спал. Дверь лавки, полуприкрытая деревянными створами, бросала на дорогу узенькую полоску света.
Подходя к дому, Ремнев поднял голову и осмотрел фасад верхнего этажа.
— Всё благополучно, — кивнул он головой, убедившись, что сигнал безопасности находится на обычном месте.
Он спокойно, как запоздалый покупатель, вошёл в лавку.
Лавчонка по виду была самая обыкновенная. Такие бакалейные торговли с продажею круп и муки на окраинах города, заселённых беднотой, составляют обычное явление. За прилавком дремал хозяин.
Когда буркнул колокольчик над дверью, он поднял голову и, узнав Ремнева, спросил недовольным тоном:
— Отчего так поздно? Я хотел закрыть лавку в одиннадцать…
Ремнев откинул башлык.
— Следили, — кратко пояснил он.
Впалые чёрные глаза Мейчика оживились.
— Где?
— С Большой улицы прилип один…
— Спутали след?
— Разумеется… Получите оригинал. К утру нужно оттиснуть возможно большее количество экземпляров. Хватит ли у вас бумаги?
