И тогда в трактире начиналась широкая гульба, пока неосторожного кутилу не обирали до нитки.
…Поравнявшись с трактиром, Косоворотов с комическим сожалением тряхнул головой и хлопнул себя по карману.
— Ни сантима! Жалко, чёрт побери! В самый раз бы сейчас бутылочку пивца раздавить… Но, увы! не имеется презренного металла. — В дороге, знаете, поиздержался, — как говорит Хлестаков… Слушайте, юноша, — круто обернулся он к Евсееву, — ссудите мне некоторую толику деньжат. Копеек этак тридцать-сорок. Пойду и выпью за успех русской революции.
Просьба эта застала Евсеева врасплох.
Отказать было как-то неловко.
Он порылся в своём тощем кошельке и подал Косоворотову два двугривенных.
— Ну вот, спасибо, голубчик, — расчувствовался бывший актёр.
— Великое русское спасибо от души. Теперь я богат, как Крёз. Вашу руку, мой юный и великодушный друг. Не поминайте лихом беспутного Антошку Косоворотова, неудавшегося трагика из купеческих оболтусов. Увидите моих прекрасных сестриц, передайте им привет от погибшего брата. Последнее прости со дна морского. Ха, ха, ха! Ну, прощайте!
Антон быстро побежал по ступенькам крыльца и скрылся за дверью трактира.
Евсеев продолжал свой путь, занятый невесёлыми размышлениями, вызванными разговором с Косоворотовым.
А этот, последний, гордо побрякивая монетами, подошёл к стойке, кивнул буфетчику с фамильярностью старого знакомого и с апломбом потребовал:
— На два пенса виски с содовой водой!
Здесь уже знали повадки Косоворотова.
Буфетчик лениво усмехнулся.
Подручный мальчишка поставил перед Косоворотовым распечатанную сотку и бутылку пива.
Пиво было дрянное, тёплое и в соединении с водкой представляло одуряющую смесь.
Антон быстро охмелел.
Мрачно сидел, навалившись на стол, подперев голову рукой.
К вечеру деньги были пропиты.
Хозяин в долг не давал.
Но не хотелось уходить из трактира.
К вечеру здесь стало шумно: подвалила публика.
Оркестрион захрипел «Дунайские волны».
…Кто-то пьяный и мокрый наклонился над Косоворотовым и тормошил его за плечо.
— Ахтёр, а ахтёр! Вставай, чего раскис? Ступай к нам. Поднесём, ей Богу поднесём!
Косоворотов поднял отяжелевшую голову.
Чьё-то красное возбуждённое лицо склонилось над ним.
— Не знаю… А, впрочем, всё равно… Благие намерения всегда должны быть поо…поощряемы. Идём!
Гуляла какая-то компания мелких мазуриков.
Пили, орали песни, галдели.
Все они, оказывается, как-то знали Косоворотова.
Уже поздно ночью, когда пьяный шум в трактире достиг апогея, один из собутыльников Косоворотова облапил его мокрыми осклизлыми руками и пьяным слезливым тоном начал упрашивать:
— Ахтёр, дружище, распотешь душу… Хвати што-нибудь по киятральному. Закатывай посердцещипательней. Уважь компанию!
Косоворотов несколько ободрился.
Воспрянул духом.
— Ты-ы, пьяная мразь, брось! убери свои поганые лапы! Огненными словами я сжёг бы ваши души, но… тяжело говорить. Как вы поймёте меня, вы, рождённые в тинистом болоте порока и преступлений? Великой жалости к вам и вместе с тем великого презрения преисполнено моё сердце…
— Хо, хо, хо! Ловко! Ай да ахтёр!
Косоворотов поднялся во весь свой рост и громко возопил, охваченный пьяным возбуждением:
— Вы, сидящие здесь, вы, жалкие и гнусные отбросы города: сыщики и сутенёры, воры и пьяницы, слушайте огненные слова новой истины! Я говорю вам: близок час страшного суда. Суда над богатыми и власть имущими… Приближается великий день, когда всё потонет в огне и в крови!
Небо и земля застонут от ужаса! Море отдаст своих мертвецов! И со дна жизни, из грязных притонов поднимутся грязные стихийные силы. Я соберу вас под своё знамя — чёрное знамя разрушения! Мы пойдём к ним.
Кровью смоем вековую неправду! Насилием уничтожим насилие!..
Источник: Сибирские отголоски. — 1910.
Использован экземпляр газеты, хранящейся в Научной библиотеке Национального Исследовательского Томского государственного университета (составитель выражает глубокую признательность сотрудникам библиотеки).
