В зареве пожара - [29]

Шрифт
Интервал

— …Смотри, Оля, знамя какое… Буквы-то золотые: «Российская социал-демократическая…» Ах, Господи, как толкаются!

— Осади, осади назад!

— Проходите, господа, убедительно прошу — проходите!

— Ишь, фараоны…

— Граждане, в этот знаменательный день, когда ряды пролетариата…

— Правильно! Ах, дуйте-те горой! Разодо-олжил!

— …Знамя рабочего класса…

— Проходите, не задерживайтесь!

— Ох, батюшки, мальчонку задавили! Отцы мои…

— Сторонись, тётка!

…Любопытные всё прибывали.

На тротуарах становилось тесно. Гул перекрёстных фраз, отрывистых восклицаний стоял над толпой.

…Между тем, демонстранты медленно, но уверенно подвигались по улице. Путь пока был свободен.

В их рядах преобладали молодые безбородые лица. Сотни глаз блестели юношеским энтузиазмом.

В первом ряду выделялся молодой рабочий, нёсший знамя. Его руки, чёрные от копоти горна, крепко сжимали древко. Лицо, побледневшее от внутреннего волнения, хранило отпечаток глубокого чувства…

— Товарищи — Марсельезу!

И сразу сотни голосов бросили в морозный сухой воздух зажигающие слова песни.

«Отречёмся от старого мира»…

Было странно, жутко и грустно слышать огненные, полные призыва слова в холодном тумане зимнего дня, среди враждебно притаившейся улицы с её безграмотными вывесками, с самодовольно-аляповатой архитектурой купеческих домов…

— Вставай, поднимайся! — гремела песня.[1]

И казалось, что все эти молодые, смелые, горячие люди, так открыто поднявшие знамя протеста, стучатся в какие-то крепко запертые двери.

Стучатся, но не получают ответа…

…Морозный туман напоминал о сумрачном кошмаре обывательщины, в котором коснел город.

…Море голов на тротуарах вдоль улицы, в переулках, сливалось в одно целое — тупо-равнодушное и мёртвое…

…Марсельеза замолкла. На смену ей поплыли звуки Варшавянки.

…Старый город сторожко и враждебно молчал. Волна новой молодой жизни катилась по его улицам, как по каменистому руслу.

…Где-то вдали глухо раздался сигнальный рожок.

С боковых улиц ему ответил другой…

Толпа любопытных всколыхнулась и отпрянула к стенам домов.

Тротуар опустел — точно ветром смело.

Тревога передавалась от одного к другому.

— Казаки!

Страшное по своему значению слово.

— Казаки… Сейчас атакуют!..

Глава XXII. В тихие сумерки

…После описанных событий прошло несколько недель.

Жизнь города постепенно входила в свою колею.

Итоги первого открытого выступления были очень печальны.

В одиночках местной тюрьмы прибавился не один десяток новых жильцов.

…За городом, на кладбище, появилась свежая могила…

В неё опустили рабочего, который нёс знамя в день демонстрации[2]

Из членов кружка, близко стоявших к комитету, были арестованы трое.

… Ремневу теперь прибавилось работы. Он отказался от урока в семье Косоворотовых и с головой погрузился в партийные дела…

…Весна в этот год обещала быть ранней…

В начале марта стояли тёплые ясные дни.

…Сильно капало с крыш.

Деревья городского сквера покрылись почками…

По вечерам тянул влажный южный ветер.

…Весна шла.

…Каждый день громыхали поезда, унося на далёкие поля Маньчжурии новые и новые эшелоны…

А навстречу им медленно ползли зелёные вагоны со скорбным знаком красного креста…


* * * *

В эти тревожные, тяжёлые дни в доме Косоворотова жизнь шла по заведённому порядку, который нисколько не был нарушен возвращением старшего сына. Последний, впрочем, и не выходил из отведённого ему флигеля.

Здоровье его, благодаря изменившимся жизненным условиям и лечению, значительно поправилось.

С отцом он виделся редко. Старик Косоворотов был у него всего три раза.

Зато часто навещали сёстры, в особенности Ниночка. Она почти каждый вечер приходила во флигель и подолгу беседовала с братом. Через её посредство он пользовался книгами из городской библиотеки.

…При последнем свидании с сыном старик Косоворотов между прочим сказал следующее:

— Сиди пока во флигеле… Поправишь здоровье, к делу тебя представлю. Разумеется, если захочешь работать… Приказчиком на хлебную ссыпку в село пошлю… При деле-то актёрская дурь скорее из головы выйдет! Поработаешь. На свои кровные денежки костюм справишь… Тогда и в дом милости просим. О старом и поминать не станем. Так-то, сынок!

Антон на это ничего не ответил. Промолчал.

В глубине души он ни на минуту не сомневался, что словам отца не суждено никогда сбыться.

…Шла четвёртая неделя поста.

…Вечером в субботу Антон Константинович долго не зажигал огня. Лежал на кровати и думал.

В открытую форточку вливались жидкие дребезжащие звуки старого надтреснутого колокола. В приходской церкви кончалась всенощная.

Звуки эти были знакомы Антону с детства. И теперь, лежа в тёмной комнате, слушая старый колокол, Антон перебирал далёкие, затушёванные жизнью, воспоминания. Быстро, без всякой последовательности, всплывали картины.

..Маленький гимназистик спешит ко всенощной… Хрустит ледок.

Лужи затянуты вечерним холодком… В церкви полумрак… Красноватые точки свечек… Струйки ладана.

…А потом, вдруг, вспомнился грязный дешёвый номер меблированных комнат на Малой Бронной…

Антон закрыл глаза и вздохнул.

…Два месяца дышал он затхлым воздухом этого жилья.

По целым суткам валялся на жёстком диване.

Без ангажемента, без копейки в кармане… Скверно!


Еще от автора Валентин Владимирович Курицын
Томские трущобы

Уголовный роман-хроника приоткрывает тайны преступного мира Сибирских Афин конца XIX века.


Человек в маске

Продолжение приключений Сеньки Козыря и его подельников в Томске — сибирских Афинах.


Рекомендуем почитать
Том 5. Жизнь и приключения Николаса Никльби

Роман повествует о жизни семьи юноши Николаса Никльби, которая, после потери отца семейства, была вынуждена просить помощи у бесчестного и коварного дяди Ральфа. Последний разбивает семью, отослав Николаса учительствовать в отдаленную сельскую школу-приют для мальчиков, а его сестру Кейт собирается по собственному почину выдать замуж. Возмущенный жестокими порядками и обращением с воспитанниками в школе, юноша сбегает оттуда в компании мальчика-беспризорника. Так начинается противостояние между отважным Николасом и его жестоким дядей Ральфом.


Том 3. Посмертные записки Пиквикского клуба (Главы XXXI — LVII)

«Посмертные записки Пиквикского клуба» — первый роман английского писателя Чарльза Диккенса, впервые выпущенный издательством «Чепмен и Холл» в 1836 — 1837 годах. Вместо того чтобы по предложению издателя Уильяма Холла писать сопроводительный текст к серии картинок художника-иллюстратора Роберта Сеймура, Диккенс создал роман о клубе путешествующих по Англии и наблюдающих «человеческую природу». Такой замысел позволил писателю изобразить в своем произведении нравы старой Англии и многообразие (темпераментов) в традиции Бена Джонсона. Образ мистера Пиквика, обаятельного нелепого чудака, давно приобрел литературное бессмертие наравне с Дон Кихотом, Тартюфом и Хлестаковым.


Мемуары госпожи Ремюза

Один из трех самых знаменитых (наряду с воспоминаниями госпожи де Сталь и герцогини Абрантес) женских мемуаров о Наполеоне принадлежит перу фрейлины императрицы Жозефины. Мемуары госпожи Ремюза вышли в свет в конце семидесятых годов XIX века. Они сразу возбудили сильный интерес и выдержали целый ряд изданий. Этот интерес объясняется как незаурядным талантом автора, так и эпохой, которая изображается в мемуарах. Госпожа Ремюза была придворной дамой при дворе Жозефины, и мемуары посвящены периоду с 1802-го до 1808 года, т. е.


Замок Альберта, или Движущийся скелет

«Замок Альберта, или Движущийся скелет» — одно из самых популярных в свое время произведений английской готики, насыщенное мрачными замками, монастырями, роковыми страстями, убийствами и даже нотками черного юмора. Русский перевод «Замка Альберта» переиздается нами впервые за два с лишним века.


Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском

«Анекдоты о императоре Павле Первом, самодержце Всероссийском» — книга Евдокима Тыртова, в которой собраны воспоминания современников русского императора о некоторых эпизодах его жизни. Автор указывает, что использовал сочинения иностранных и русских писателей, в которых был изображен Павел Первый, с тем, чтобы собрать воедино все исторические свидетельства об этом великом человеке. В начале книги Тыртов прославляет монархию как единственно верный способ государственного устройства. Далее идет краткий портрет русского самодержца.


Сон в летнюю сушь

Горящий светильник» (1907) — один из лучших авторских сборников знаменитого американского писателя О. Генри (1862-1910), в котором с большим мастерством и теплом выписаны образы простых жителей Нью-Йорка — клерков, продавцов,  безработных, домохозяек, бродяг… Огромный город пытается подмять их под себя, подчинить строгим законам, убить в них искреннюю любовь и внушить, что в жизни лишь деньги играют роль. И герои сборника, каждый по-своему, пытаются противостоять этому и остаться самим собой. Рассказ впервые опубликован в 1904 г.