Косоворотов в волнении прошёлся по комнате.
— Ну, спасибо, спасибо, Иван Семёныч. Вот я ещё что тебя попрошу. Под вечер заезжай ты на постоялый, расплатись там за него и вези прямо ко мне… Только вот что, одежды-то у него верно тёплой нет.
— Да Вы не извольте беспокоиться, Константин Ильич. У меня лишняя шуба найдётся, довезём.
— Ну, ладно, коли так. Сегодня я пораньше из конторы уйду; да как бы не забыть, завтра ведь Ворошиловским векселям срок. Так ты, того… заверни к нотариусу.
— Помилуйте-с?! Разве я пропущу.
…Косоворотов вернулся домой ранее обыкновенного. За обедом был сдержанно молчалив. Односложно отвечал на вопросы дочерей.
Только после обеда, когда гимназисты ушли в классную, он сообщил барышням о скором приезде брата.
— Антоша приедет, вот радость-то! — всплеснула руками Ниночка.
На щеках Гликерии Константиновны тоже вспыхнул румянец оживления, но она сдержалась и вопросительно посмотрела на отца, ожидая разъяснения.
— Больной он приехал… На постоялом остановился. Вечером перевезут сюда… Во флигеле жить будет… Вы же смотрите, не болтайте языком. Нечего по городу звонить. Не велика радость, что пьянчужка-сын вернулся… Эх, убавил он мне веку! Ну, да ладно, поживём — увидим. Может, теперь и за ум возьмётся…
Глава ХIV. На конспиративной квартире
…Жизнь в городе шла повышенным темпом. Обычные обывательские интересы, мелкие будничные грошовые расчёты отодвигались на второй план.
Повсюду в городе, от гостиных бомонда до серых мещанских домишек окраины, интересовались известиями с театра войны. Местные газеты зарабатывали хорошие деньги, выпуская телеграммы отдельными бюллетенями.
Патриотический энтузиазм, охвативший население при первых раскатах грозы, давно улёгся. Сменился глубоким недоверием и глухим скрытым недовольством. Доморощенные стратеги подвергали горячей критике действия полководцев на Дальнем Востоке.
…Разыгрывались тяжёлые сцены спешной мобилизации.
Люди многосемейные, обсидевшиеся на привычных местах, перестали быть уверенными в завтрашнем дне. Наблюдалась общая растерянность, точно у всех уплывала из-под ног почва.
Наряду с этим в городе происходили широкие открытые кутежи чинов интендантского ведомства, заезжих ремонтёров и просто офицерства, так или иначе застрявшего в городе.
В лучших ресторанах шёл дым коромыслом. Вино лилось рекою. Пропивались свои, а нередко и казённые деньги. На фоне мрачного, безудержного разгула разыгралось несколько грандиозных скандалов.
В некоторых случаях дело не обошлось без кровопролития. Всё это давало общественному настроению особый тон. Атмосфера сгущалась.
Легкомысленная бравада одних, заглушённое негодование других, пассивное недоумение и растерянность третьих, — совершенно изменили физиономию городской жизни.
…Поздней ночью, когда на глухих окраинных улицах бушевали запасные, пропивая перед выступлением в поход свои последние гроши, или в серые пасмурные дни, когда по улицам, неловко и вяло шаркая ногами, двигались толпы бородатых мужиков, одетых в солдатские шинели, — создавалось впечатление чего-то тревожного и мучительно гнетущего.
Многие общественные здания города были приспособлены под лазареты для раненых, эвакуируемых с Востока.
…В половине января, после получения телеграмм о петербургских событиях, общество резко разделилось на два лагеря.
Отовсюду неслись вести о революционных выступлениях рабочих. В воздухе чувствовалось приближение грозы.
Местная группа эсдеков в это тревожное время напрягала все свои силы.
Среди главарей явилась мысль о своевременности открытого выступления.
Решили использовать момент.
В принципе было принято устроить демонстрацию.
Разделились только мнения относительно того, должна ли она быть мирной или же вооружённой.
Наконец, большинство высказалось за последнее.
Комитету оставалось обдумать детали и распределить роли. С этой целью на конспиративной квартире эсдеков собралось маленькое совещание.
Военный совет, как шутливо выразился Лорд.
Он пришёл первым. Как всегда элегантно одетый, в высоких английских воротничках, с лёгким запахом тонких духов, Лорд производил впечатление человека, явившегося на светский журфикс, и ничуть не походил на заговорщика. В его высокой, атлетически сложенной фигуре сказывалась недюжинная сила. Чувствовались стальные мускулы, доведённые до высшей степени развития долгой тренировкой.
…Хозяин квартиры, дядя Коля, как называли его товарищи, исполнявший обязанности секретаря комитета, сухощавый шатен с маленькою бородкой, одетый в рабочую блузу и сапоги, нервно расхаживал по комнате, попыхивая папироской.
Лорд сидел около стола, задумчиво насвистывая какой-то вальс. На столе горела дешёвенькая лампа под бумажным абажуром. Окна комнаты, выходящие на двор, были плотно завешены тёмными шторами.
В квартире было тихо. Жена дяди Коли хозяйничала на кухне, приготовляя чай. Прислуги они не держали.
— Скоро семь, — заметил Лорд, — если Ремнев опоздает, я оборву ему уши… Всё ли у нас готово?
Дядя Коля остановился и привычным жестом поправил пенсне.
— Подсчёт сорганизованной публики сделан. Список оружия также. Чего же больше?
— А этот гастролёр? — лениво усмехнулся Лорд.
