— Я его приглашала… Отказался наотрез. Нем, как рыба, мрачен и загадочен, как заговорщик. Всю дорогу шли молча… Напрасно ты не пошла со мною на каток. Освежилась бы, подышала свежим воздухом. Тебе необходимо нужен моцион. Вон ты какая у меня худенькая, да бледная!
Гликерия Константиновна шаловливым жестом смяла сестре причёску, бойко повернулась и побежала в столовую.
Самовар давно уже кипел на столе, гимназисты успели выпить по два стакана чаю, когда старик Косоворотов присоединился к молодёжи.
Константину Ильичу было лет под пятьдесят, но это был ещё крепкий, хорошо сохранившийся мужчина. И если бы не густая седина в бороде и волосах, и не морщины около глаз, ему нельзя было дать больше сорока лет.
Спросонок он выглядел хмурым и недовольным. Молча подсел к столу, взял стакан, налитый Гликерией Константиновной, и шумно завертел ложечкой, размешивая сахар.
Гимназисты при его появлении присмирели.
Выпив первый стакан и закурив папиросу, Косоворотов обратился к сыновьям:
— Не вызывали сегодня?
— По алгебре спрашивали.
— Сколько же ты получил?
Мальчик смущённо переглянулся с братом.
— Не знаю… Тройку, кажется.
Косоворотов нахмурился и многозначительно побарабанил пальцами по столу.
— Гм! не знаешь… Смотри, брат, если ты и за эту четверть плохие отметки принесёшь, надейся на себя. Я до тебя доберусь. Репетитора вам нанял. Чего ещё лучше? Учись, знай, не ленись!
— Мы, папаша, стараемся, — с лёгким оттенком подобострастия поспешил отозваться один из гимназистов.
— То-то стараемся! Что-то не видно вашего старания… Вот ежели бы вам пришлось так учиться, как мне, между делом, урывками, на медные деньги, посмотрел бы я, что бы вы тогда запели!
Видя, что отец не в духе, Гликерия Константиновна попробовала отвлечь его внимание в сторону.
— Ты ещё не знаешь, папаша, к нашему Алексею Петровичу жена приехала. Совсем ещё молодая и очень красивая женщина.
— Жена? Чай, поди, вокруг ракитова кустика венчаны. Знаем мы этих жён. Ох, Господи, прости наши прегрешения!
— Нет, это законная жена. Они познакомились уже давно. Ребёнок есть, мальчик лет восьми.
…После небольшой паузы Косоворотов обратился к старшей дочери:
— Ну вот, как не скажешь про Ремнева. Несамостоятельный человек, без царя в голове. Виски у парня седые, а смётки ни на грош. Ведь ему по его годам давно уж пора университет сдать. Служить, да чины получать. А что он теперь? Так — балаболка! Нестоющий человек! Семьёй тоже обзавёлся. А как семью кормить, об этом, поди, не подумал.
— Ведь ты же знаешь, папа, что Алексей Петрович лишён возможности окончить университет, — тихо заметила Ниночка, на минуту отрываясь от книги, которую она принесла с собой в столовую.
— А кто в этом виноват? Кто виноват, скажи? — раздражённо подхватил Константин Ильич. — Глупая его башка виновата, вот кто! Учился бы себе, так нет — в политику ударился. Отечество спасать вздумал! Нахватался верхушек и возомнил о себе. Без меня-де дело не обойдётся. Тьфу! говорить не хочется… Каждый человек должен свою дорогу в жизни знать. Должен свою линию преследовать. А эти мозгляки, что по чужой дудке пляшут, разве они на что путное годятся? Не люди — труха!
Гликерия Константиновна не вытерпела.
— Удивляюсь я вам, папаша: если вы так смотрите на Алексея Петровича, то зачем же взяли его репетитором? Где тут логика? Зачем вы ввели в свой дом человека, которого не уважаете?
Косоворотов полусердито погрозил ей пальцем.
— Ну-ну, ты, соловей-разбойник, какими словами с отцом говоришь?
Старика неприятно задели слова дочери. Принимая Ремнева репетитором к сыновьям, Косоворотов руководился двумя соображениями: прежде всего тем, что Ремнев попросил за свой труд самое скромное вознаграждение и, кроме того, Константин Ильич в глубине души был уверен, что увлечения молодости давно забыты Ремневым и, следовательно, с этой стороны опасаться его дурного влияния на детей — нечего.
Обличая современную молодёжь, Косоворотов не имел собственно в виду Ремнева и ухватился за его прошлое только как за первый попавшийся пример.
…Чтобы переменить разговор, Косоворотов протянул стакан и спокойно произнёс:
— Ну-ка плесни мне ещё… Ты, Нинок, что это читаешь? Уткнула нос в книжку и про чай забыла.
— Это, папочка, основные начала политической экономии. Алексей Петрович рекомендовал мне прочесть.
Косоворотов усмехнулся.
— Ну и книжища. Натощак не выговоришь. Читай, дочка, читай… Твой отец политических экономиев не учил, а, слава Богу, не хуже других в люди вышел… Да ты не куксись. Не обидел тебя отец-то. На мокром месте, должно быть, у тебя глаза. Уж и сказать ничего нельзя! Вижу, всем я вам поперёк горла стою. Пришипились все, точно не отец с вами говорит. Ну, детки!
Косоворотов рассердился. С шумом отодвинул кресло и вышел из-за стола.
— Пришли мне чай в кабинет, — крикнул он Гликерии Константиновне, хлопая дверью.
Такие сцены в семье Косоворотовых разыгрывались часто, чуть ли не ежедневно.
Молодёжь уже привыкла к этим вспышкам отца и мало обращала на них внимание.
По-своему, Косоворотов любил детей, особенно Ниночку.
Консерватор до мозга костей, выросший в тяжёлой атмосфере провинциального купечества, старик Косоворотов считал своим прямым долгом всегда и везде бороться с новыми взглядами.
