В маленьком дешёвом номере, в одно окно, в который вошёл Ремнев, было грязно, неуютно и холодно.
В мутном свете серого зимнего дня жалкая обстановка номера имела самый непривлекательный вид. Запылённые гардины окна, выцветшие от времени обои неопределённого цвета, колченогий, заржавленный умывальник, всё это было так бедно и серо.
На столе около окна кипел самовар.
Мальчуган лет восьми, с бледным малокровным лицом, худенький и не по годам серьёзный, пил чай с блюдечка. Он повернул голову к двери и с робким любопытством посмотрел на Ремнева.
Ольга Михайловна стояла около комода и делала причёску.
— Здравствуй, Олли! — смущённо обратился к ней Ремнев, вертя в руках фуражку. — Кажется, я слишком рано пришёл: вы ещё только встаёте.
Молодая женщина бросила на комод щипцы, которыми подвивала волосы, повернулась к Ремневу и красивым жестом протянула руки.
— Коридорный сказал, что ты ждёшь с раннего утра. Как это на тебя похоже! — протянула она лёгким шутливым тоном женщины, привыкшей нравиться. — Здравствуй, однако… можешь меня поцеловать.
— Олли, родная моя! Я так обрадован… Всё это так неожиданно… Просто не нахожу…
— Ну, хорошо, хорошо… Пусти руки. Какой ты стал нервный, Алексей. У тебя на глазах слёзы. И как постарел! Ник, пойди сюда, поздоровайся с отцом… Ребёнок не узнал тебя… Впрочем, немудрено.
Мальчик слез со стула и нерешительно подошёл к Ремневу. Алексей Петрович поднял ребёнка и покрыл его лицо горячими поцелуями.
— Сынишка, милый мой — шептал он.
— Осторожнее, мой друг. Ты его совсем затормошил, — весело вмешалась Ольга Михайловна. — Оставь же ребёнка, разденься и садись. Будем пить чай и разговаривать…
— Сейчас, Олли. Дай мне полюбоваться на сына. Ведь вот какой молодчинище вырос! Только очень уж бледен он и худ. Сильное малокровие, должно быть, а?
Не ожидая ответа, Ремнев продолжал, обращаясь к ребёнку:
— Так ты не узнал меня, Ник? Не узнал своего папу. Это, брат, нехорошо.
Мальчик посмотрел на Ремнева своими большими тёмно-серыми глазами и серьёзно ответил:
— Теперь узнал… Ты мне делал лошадок из бумаги. Помнишь?
Доверчиво прижался щёчкой к руке отца.
— Помню, дорогой мой, помню, — улыбнулся Алексей Петрович, целуя Ника.
— Папа, у тебя борода колется… А теперь ты будешь мне делать лошадок?
— Лошадок? Ну, это, брат, посмотрим, как нам ещё мамаша разрешит. Ты вот лучше скажи мне: начал ты уже учиться?
— Я уже читаю, — с гордостью заявил Ник. — И пишу… Только ещё плохо… По косым линейкам.
— Читаешь и пишешь. Вот за это молодец!
— Садись же, Алексей. Чай стынет.
Ремнев разделся и присел к столу. Глаза его с грустью и ожиданием остановились на лице жены.
— Ты нисколько не изменилась, Олли, за эти три года. Такая же молодая, свежая и… хорошенькая!
— Будто бы? — кокетливо улыбнулась Ольга Михайловна.
— Как честный человек! — с жаром подтвердил Ремнев. — Ты одна из тех счастливых женщин, над которыми время не имеет власти.
Говорил он совершенно искренне, и это было вполне понятно, принимая во внимание его горячую любовь к жене.
Всякий другой на месте Ремнева, несомненно, нашёл бы на лице Ольги Михайловны следы пережитых лет. Лёгкие морщинки около глаз, скорбные складки рта, дряхлость напудренных щёк — всё это не ускользнуло бы от внимания постороннего наблюдателя.
Но любовь слепа, и Ремнев не видел ничего этого.
В общем, и сейчас, несмотря на свои тридцать лет, Ольга Михайловна могла быть названа красивой женщиной. Особенно хороши были у неё глаза: тёмно-серые, лучистые, оттенённые длинными ресницами.
— Пей же чай! Ты, вероятно, промёрз по дороге. Костюм у тебя совсем не по сезону… Здесь в номере тоже холодно.
— …Пустяки… Я привык.
— Какая у тебя ужасная квартира, серая, тёмная. Как ты можешь жить в такой норе? Должно быть, твои материальные дела совсем плохи?
— Как и всегда, — добродушно улыбнулся Ремнев. — Хотя, собственно говоря, я имею урок, хороший урок. Пятнадцать рублей в месяц…
— И это весь твой бюджет?
— Нет, отчего же, — смутился он. — Я работаю в местной газете, кое-что перевожу. Вообще жить можно… Разумеется, я мог бы зарабатывать и больше, но ведь ты знаешь, Олли, потребности мои очень ограничены и кроме того…
Ремнев запнулся и смущённо побарабанил ложечкой по стакану.
— Кроме того, что ещё? — пытливо посмотрела на мужа Ольга Михайловна.
— У меня мало времен, я занят.
— Работаешь в комитете? — понизила голос Ольга Михайловна.
Ремнев утвердительно кивнул головой.
— Впрочем, всё это пустяки, как-нибудь устроимся!
Ремнев поднял глаза и тихо спросил:
— Разве ты, Олли, решила… жить вместе со мной?
— Разумеется… Как же иначе? Нужно будет подыскать квартирку поудобнее. У меня есть немного денег — рублей полтораста. На первое время хватит. Там найду какую-нибудь работу. Мне собственно хочется поступить в университет, хотя бы вольнослушательницей. Как ты думаешь, удастся это?
— По всей вероятности. Это я разузнаю, справлюсь! — обрадовано подхватил Ремнев.
— Ты знаешь, я узнала твой адрес совершенно случайно, в Петербурге.
— Получила ли ты моё последнее письмо! Я адресовал его в Лозанну. По всей вероятности не дошло…
— Последний год я почти безвыездно жила в Женеве. Там в русской колонии есть кое-кто из твоих старых знакомых… Грибский, например. Он знает тебя ещё с Москвы.
