В Замок - [54]

В зале не было часов, однако К. показалось, что он слышит какое-то странное тиканье, потом он сообразил, что звуки раздаются у него в ушах, это был стук его собственного сердца. Он устало опустился на пол рядом с Фридой, и усталость заставила его постепенно успокоиться. Он лег и задремал, но приятное состояние на грани сна и бодрствования продлилось недолго. Холод разбудил К. Он сел. Было темно, только над дверью горела керосиновая лампа, еще одна лампа тускло светилась над стойкой. В полутьме он разглядел Фриду, нет, скорей ее тень, она неподвижно стояла на коленях, боясь пошевелиться. Все остальное было неразличимо и тонуло во мраке. К. почувствовал глубокий стыд и виновато опустил голову. Он сказал все, что следовало, даже больше — то, чего нельзя было говорить, и теперь хотел одного — остаться в одиночестве; но чем же было виновато в его, К., жизни это хрупкое, тщедушное создание? Разве она в ответе за Деревню, ведь она не отвечает даже за свою собственную жизнь, — достаточно вспомнить, о чем она рассказала недавно, в школе. А он все-таки заставил ее искупить то, в чем была вина других. И снова он подумал: Фрида, Фрида... Ее имя явилось как символ всех былых и всех будущих представлений о жизни, которой он никогда не жил и никогда не будет жить. Как бы прося о прощении, он протянул Фриде руку, и снова, как в тот раз в распивочной постоялого двора «У моста», рука Фриды была робкой, холодной, но такой же мягкой. Он бережно сжал ее и в этот момент особенно остро почувствовал свою вину, потому что это пожатие было большей ложью, чем любая ложь, которую можно выразить словами, и еще потому, что нужные слова, если они вообще были, к нему не шли, и, отчетливо понимая, что сказать их обязан, он не хотел их произносить. Он ощущал только усталость и глубокое внутреннее безразличие ко всему, что бы ни случилось.

И тут в глубине зала раздался звон. По-видимому, разбили что-то стеклянное. Фрида вздрогнула, как ребенок, застигнутый на дурном поступке, К. обернулся и увидел шедшую к ним из темноты девушку в странном наряде. Она терла заспанные глаза.

— Мне поручили ждать тут, — сказала она. -Я, кажется, задремала. А теперь вот лампу разбила. — Все это она произнесла таким тоном, словно хотела сказать: если кто и виноват в случившемся, так это вы оба.

— Пепи! — ахнула Фрида.

— Ну да, это я, — не без важности ответила девушка. — Мне второй раз предоставили твое место.

— Быть не может! — взволновалась Фрида. — Это невозможно!

К. неправильно понял ее волнение, решив, что оно вызвано тем, что Пепи застала их вдвоем.

— Она спала, — негромко сказал он, желая успокоить Фриду. — Если она вообще что-то слышала, то наверняка ничего не поняла. Да и вряд ли могла что-то разглядеть в темноте, — горят ведь всего две лампы на все помещение, а оно, кажется большое.

— Это кого же я должна была увидеть и услышать? — Пепи насторожилась.

— Нас, — спокойно ответил К. — То есть практически никого и ничего. Или, если говорить так, как говорят деревенские, — не знаю, впрочем, получится ли у меня, чужака, — ты увидела Фриду, которая, несомненно, имеет право здесь находиться. А кроме нее — никого и ничего. — И, повернувшись к Фриде, К. добавил: — Успокойся, все в порядке.

Но волнение Фриды не унималось. Она вся подобралась, точно перед прыжком; холодное спокойствие и неподдельная уверенность в своем превосходстве, которые обычно чувствовались в каждом ее движении, если только К. нарочно не выводил ее из равновесия, в чем он сейчас признался себе, — словно смело ветром. В ответ на его замечание, что Пепи наверняка ничего не видела и не могла ничего услышать, Фрида отрицательно покачала головой. Тогда К. начал искать другую причину ее волнения. Страх остаться без работы, которую, по словам этой Пепи, Фрида потеряла во второй раз? Но она, разумеется, вернется на свое место. Какую бы работу Фрида не выполняла, эта горбунья в идиотском наряде ни может ее заменить. Ревность? Ревность была совершенно не свойственна Фриде, всегда такой великодушной, и никак не вязалась с теми отношениями, которые существовали между нею и К., однако ревность все-таки показалась довольно вероятной причиной, — он вспомнил о желании Фриды, которого не мог понять, — прийти сюда напоследок, завершить путь здесь, чтобы еще раз проиграть начало. Она говорила об этом с горячностью. Он взглянул на Фриду со снисходительным сожалением. Но в то же время ему вдруг вспомнились другие слова, сказанные Фридой давно, много дней тому назад: «Никто, никто не имеет права меня оплакивать».

— При нашей первой встрече ее не было, — сказала наконец Фрида.

— Ну и что? Мне дали поручение ждать тут, — стояла на своем Пепи. Она явно наслаждалась смущением Фриды.

Взгляд К. перебежал с Пепи на Фриду и снова на Пепи. Совсем молоденькая, с виду очень беззаботная, чуть ли не нахальная особа, в своей беззаботности она разительно отличалась от всех деревенских, с кем К. до сих пор приходилось сталкиваться.

— Ее тут не было, — повторила Фрида, сдерживая слезы, и К. почувствовал, как в нем пробуждается злость к этой совершенно незнакомой девице, назвавшейся Пепи.