В третью стражу - [32]
«Ох!» — женщина делает шаг вперед, и наваждение исчезает, но интерес остается.
Ицкович смотрит, наплевав на приличия, и не может насмотреться. Черный локон из-под кокетливой шляпки, белый узкий чуть вздернутый нос — кокаинистка или просто замерзла? — пальто, которое должно по идее искажать формы, но не способное, на самом деле, скрыть замечательную фигуру.
Если бы не Дело в доме, что на углу Рыбна и Тын, Ицкович знал бы, в чем его долг и святая обязанность. Но как тогда быть с господином Хейнлайном, который по-нашему: сука Гейнлейн?
«А никак!»
И в самом деле, что на Гейнлейне мир клином сошелся, или завтра нельзя сделать то, что запланировал на сегодня? Что там у нас не догма, а руководство к действию? Однако даже привычное — пусть и мысленное — ерничанье не может отменить того факта, что он смертельно ранен и — вот ведь жизнь! — нет исцеления для этой раны.
А между тем, женщина, похожая на молодую Ию Савину — ту, еще из «Дамы с собачкой» или даже моложе, — не может больше игнорировать хамского поведения забывшего о приличиях господина и, нахмурившись (но откуда же ей знать, что от этой, такой знакомой вертикальной складочки между бровей, у Ицковича чуть не случился инфаркт), идет мимо него к свободному столику.
«Мой бог!» — кричит мысленно Олег и, совершенно растеряв остатки здравого смысла, начинает читать Бернса. Вслух! Как тогда в Москве,… через семьдесят лет.
I once was a maid, tho' I cannot tell when, — пока еще тихо, но воодушевляясь и оттого повышая голос:
And still my delight is in proper young men;
Some one of a troop of dragoons was my daddie,
No wonder I'm fond of a sodger laddie[58],… — Тогда он поддразнивал ЕЁ, но сейчас…
Женщина услышала и вздрогнула, словно стихи эти были ей понятны и значили большее, чем просто хорошие стихи на чужом языке. Вздрогнула и остановилась. И развернулась в сторону совершенно обалдевшего Ицковича, и выпалила по-русски, как и должна была бы, если бы — каким-то чудом — это была Она:
— И этим родством я горда!
И тут же, по-английски, легко узнаваемым голосом Беллы Ахмадулиной и приятеля Вини Пуха сообщила:
— Tut-tut, it looks like rain.
И у Олега защипало в глазах, но все-таки его нынешние нервы были не чета тогдатошним — он справился.
— Это неправильные пчелы, и мед у них неправильный! Танюшка! — отозвался по-русски на «пароль» Баст фон Шаунбург, вставая и, в удивлении, — жестом рыбака «вот такая сорвалась», — разводя руки.
— Олег-х-х-х…, — выдохнула Татьяна и едва сдержалась, чтоб не броситься в объятья. — Олег!.. — Повторила уже совсем шепотом, хватаясь за спинку стула.
Глаза ее — чудные глаза, где зелень легко превращалась в синь, да еще искрило неизвестно откуда появляющимся золотом, — мгновенно заблестели, и две слезинки медленно скатились по щекам, оставляя черные следы от ресничной туши…
— Пятачок!.. Ты… совсем… девочка теперь… девушка… — Олег не мог подобрать слов для характеристики произошедшей метаморфозы. Он помнил интересную, — почти сорокалетнюю, — женщину, а видел перед собой столь юное существо, что дух захватывало, и в эту минуту напрочь вышибало теперешнее знание, что и сам он не тот, совсем не тот.
— Ты совсем не изменилась! — Объявил он вслух и тут же устыдился. — То есть, стала еще красивее! То есть… ты и была очень красивой…, — и замолчал, окончательно запутавшись.
Татьяна тем временем пришла в себя, аккуратно промокнув батистовым платочком глаза, и сказала ровным чуть приосевшим голосом:
— Тушь потекла, посмотри: не размазалась? А ты совсем другой, может это и не ты? Волосы русые, нос прямой, глаза серые… или голубые? — перечисляла Татьяна, разглядывая незнакомого знакомца.
— Я, я! — Быстро ответил Олег по-русски. — Я это я… в смысле Ицкович, в смысле… А ты? Кто ты? Простите, ваше имя-отчество не Марфа Васильевна?
— Буссэ, Жаннет Буссэ. Я…
— Очень приятно… эээ… царь… эээ… Бонд, Джей… — Олег не закончил шутку, — француженка, полагаю?
— Oui, monsieur. Cela ne vous plaоt pas?[59] — спросила Жаннет, уловив что-то в интонации Ицковича.
— J'aime bien votre nouvelle coiffure. Je suis content de vous revoir[60]. — ответил невпопад Олег глупой фразой из разговорника. — Ты же знаешь: я не говорю по-французски! Разрешите представиться, фройлен, — перешел он на немецкий, — Себастиан фон Шаунбург.
— Du bist der Deutsche! — перешла на немецкий и Татьяна — Lächerlich, ihr dem Gott![61]
— А вот по-немецки ты говоришь все с тем же нижегородским, а не с французским прононсом! — рассмеялся Олег и, отодвинув стул, усадил неожиданно возникшую из того бытия Татьяну за стол.
— Das ist der Pariser Tango Monsieur, Ganz Paris tanzt diesen Tango Monsieur — голосом Мирей Матье с характерным грассированием тихонько напела Жаннет.
«Она что знала?! Или совпадение?»
— О-ооо… Парижское танго… Вот так!? — только и оставалось сказать Олегу, — там… эээ… тогда… ты только наших изображала, а эту песенку пела ужасно…
— А ты — врал! — с веселым ехидством разоблачила Татьяна. — Я так и знала!
— О, нет! Только комплименты, «Лаванда» у тебя получилась великолепно! — ответил Олег, прижимая руку к сердцу.
Татьяна улыбнулась, что-то вспомнив…
И вновь наши современники, попавшие в прошлое. На этот раз в Западную Европу 1 января 1936 года. Три старых (во всех смыслах) друга. Русский, украинец и еврей, почти как в анекдоте. Они оказались в чужих телах. Перед ними непростой выбор: просто выжить где-нибудь в Латинской Америке или попытаться предотвратить грядущее кровавое безумие… Или изменить хоть что-то… Много ли смогут сотрудник МИ-6, офицер СД и агент ИНО НКВД? Этого не знают даже они сами. Самое главное – начать. Так, как подсказывает совесть. Так, как велит память.
В Третью Стражу. Третий роман с легкими изменениями, в редакции и в сборке.
В данной работе показывается, что библейская книга Даниила, а говоря более острожно, её пророчества, являются лжепророчествами, подлогом, сделанным с целью мобилизовать иудеев на борьбу с гонителем иудейсва II в. до н.э. — царём государства Селевкидов Антиохом IV Эпифаном и проводимой им политики насильстенной эллинизации. В качесте организаторов подлога автор указывает вождей восставших иудеев — братьев Маккавеев и их отца Маттафию, которому, скорее всего, может принадлежать лишь замысел подлога. Непророческие части ниги Даниила, согласно автору, могут быть пересказом назидательных историй про некоего (может быть, вымышленного) иудея Даниила, уже известных иудеям до появления книги Даниила; при этом сам иудей Даниил, скорее всего, является «литературным клоном» древнего ближневосточного языческого мудреца Даниила. В книге дано подробное истолкование всех пяти «апокалиптических» пророчеств Даниила, разобраны также иудейское и христианское толкования пророчества Даниила о семидесяти седминах.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Это просто воспоминания белой офисной ни разу не героической мыши, совершенно неожиданно для себя попавшей на войну. Форма психотерапии посттравматического синдрома, наверное. Здесь будет очень мало огня, крови и грязи - не потому что их было мало на самом деле, а потому что я не хочу о них помнить. Я хочу помнить, что мы были живыми, что мы смеялись, хулиганили, смотрели на звезды, нарушали все возможные уставы, купались в теплых реках и гладили котов... Когда-нибудь, да уже сейчас, из нас попытаются сделать героических героев с квадратными кирпичными героическими челюстями.
═══════ Не всегда желание остаться в тени воспринимается окружающими с должным понимаем. И особенно если эти окружающие - личности в высшей степени подозрительные. Ведь чего хорошего может быть в людях, предпочитающих жить посреди пустыни, обладающих при этом способностью биться током и управлять солнечным светом? Понять их сложно, особенно если ты - семнадцатилетняя Роза Филлипс, живущая во Франции и мечтающая лишь об одном: о спокойной жизни.
Не всегда желание остаться в тени воспринимается окружающими с должным понимаем. И особенно если эти окружающие - личности в высшей степени подозрительные. Ведь чего хорошего может быть в людях, предпочитающих жить посреди пустыни, обладающих при этом способностью биться током и управлять солнечным светом? Понять их сложно, особенно если ты - семнадцатилетняя Роза Филлипс, живущая во Франции и мечтающая лишь об одном: о спокойной жизни.