В Тигровой балке - [16]

Прошли уже, к сожалению, те времена, когда ночные тугаи оглашались время от времени могучим ревом тигров. Этот рев заставлял дрожать от страха и удваивать осторожность многих жителей зарослей. Никто, даже могучие самцы-хангулы не чувствовали себя в безопасности. Но и без тигров в тугаях много ночных хищников.

Один из самых хитрых, ловких и смелых — камышовый кот, сила которого соперничает с его кровожадностью. За свой крупный рост он получил прозвище «болотная рысь». Этот зверь — настоящий бич пернатых обитателей тугаев. Да и многие четвероногие часто становятся его жертвой. Особенно стало доставаться от него разводимым здесь нутриям. Охотясь за ними, он пробирался даже в нутриевые вольеры. В природе же он настигает их всюду. Нутрии могут укрыться от него только в своих глубоких узких норах, где этот хищник бессилен против встречающих его острых, как бритва, резцов. Камышовый кот, иначе хаус, одинаково свободно чувствует себя и в воде и на суше. Хаус легко переплывает крупные озера, забирается в тростниковые крепи, в случае нужды отдыхая на тростниковых завалах. Он передвигается бесшумно в самых глухих дебрях и часто подкрадывается вплотную к таким осторожным птицам, как фазан. Однако в зимние месяцы даже хаус не всегда может добыть достаточно пропитания, и тогда он выходит к человеческим поселениям, посещая ночью свалки и окраины, вместе с шакалами разыскивая остатки пищи. Это — сугубо ночной зверь, и днем его можно встретить только в зимнее время, когда он теряет свою обычную осторожность. Но остатки его пиршеств, подчас совершенно свежие, приходилось видеть часто.

В расположенном в верхней части вахшской поймы нутриевом промхозе камышовый кот был объявлен одним из основных врагов, и работникам хозяйства платили за каждого уничтоженного зверя. Ловили их обычно зимой, когда голодные коты были не столь осторожны и попадали в капканы, расставленные вокруг приманок — тушек нутрий, забитых на шкурки.

Вдоль пойменных обрывов располагаются охотничьи угодья другого кота — пятнистого. Он значительно меньше и слабее камышового, да и встречается несравненно реже. Мне как-то раз повезло обнаружить его логово. Разыскивая на крутых обрывах птичьи гнезда, я заглянул в одну пещерку, откуда на меня кто-то злобно фыркнул. Отскочив и вооружившись палкой, я вновь осторожно стал всматриваться в темноту пещеры. Скоро я разглядел в чем дело и запустил туда руку, однако тут же, вскрикнув от боли, поспешно выдернул ее назад. В пещере находились два маленьких очаровательных котенка, у которых только-только прорезались глаза. Они еще едва держались на ногах, но уже яростно фыркали на подозрительный шум у входа, а один из них столь энергично вцепился в мою руку, что она кровоточила до вечера. Оставив все как есть, я покинул обрывы и тем же вечером пришел туда с фотоаппаратом и импульсной лампой. По моим расчетам, мать обязательно должна была навестить ночью своих котят. Пройти к логову она могла только по узкому карнизу, с которого я тщательно соскреб остатки своих следов. Место для засады было удобным, и я еще засветло устроился среди густых кустов, поставил аппарат на штатив и прицелился им на вход в логово, так что только оставалось нажать кнопку. Успеху предприятия помогала полная луна, хорошо освещавшая высокие обрывы. Половину ночи я просидел, прислушиваясь к шороху и возне в густых зарослях под обрывами, к крикам совок и сычей, и до боли в глазах всматривался в голубоватый полумрак, окутывавший карниз. В призрачном лунном свете мне все время чудились какие-то тени, может быть, это носились сычики или козодои. Неподалеку с истошным криком взлетел перепуганный кем-то фазан. На ближайшем болоте с шумом плюхнулись на воду утки. Всю вторую часть ночи я отчаянно боролся с дремотой, тер глаза, щипал себя за нос и все время смотрел на карниз — только бы не прозевать! Но все же я, по-видимому, продремал несколько минут, ибо, когда стало светать и я вылез из своей засады, в логове кошки никого не оказалось. Почуяв неладное, мать выбрала подходящий момент и утащила своих котят в другое место.

Довольно шумливы ночью шакалы. Когда я еще только-только начинал знакомиться с животным миром тугаев, то на первых порах иногда путал, особенно на большом расстоянии, волчий и шакалий вой. Однако вскоре я настолько научился разбираться в оттенках воя тех и других хищников, что не только без труда угадывал, кто воет, но даже мог определить и число «певцов». И не мудрено. Три года ночь за ночью, работая в лаборатории или пытаясь заснуть в удушающе влажной жаре, я слышал этот вой сотни раз, и он всегда стоит в моих ушах, когда я вспоминаю ночные тугаи. В холодные зимние вечера шакалы собирались со всех сторон к кордону и, как только сумерки переходили в полную темноту, приветствовали ночь отчаянным воем, лаем и тявканьем. Часто они «плакали» голосами, столь похожими на человеческие, что поневоле становилось жутко. Уведомив нас таким образом о своем появлении, они умолкали, после чего шныряли вокруг дома целую ночь, время от времени разражаясь очередным концертом. Уходили они от кордона поздно, задерживаясь в окрестных зарослях до восхода солнца. Так, однажды один из наших гостей, вставший на рассвете и делавший утреннюю зарядку-пробежку вокруг кордона, наскочил «на задремавшего в кустах шакала, от неожиданности запнулся и полетел кубарем.