В тени шелковицы - [5]

С того времени я все хожу и хожу по родной стороне, а на другой чаше весов все тяжелее груз печали.

Перевод И. Богдановой.

ГЛОГОВАЯ РОЩА

1

Чуть пониже города, там, где шоссе под прямым углом пересекает железнодорожные пути, в те времена росла глоговая роща. Неровная граница ее колючих владений тянулась на юго-запад вдоль шоссе — где на расстоянии сотни шагов от него, а где отступая и дальше.

Примерно посредине этой границы в низине прохожего ждала криница с доброй питьевой водой, которой не брезговал даже дорожный мастер Шланк, забредая в эти края с ревизией. Здесь он бывал охотнее, чем в других местах: неподалеку отсюда, на перепутье шоссе и каменистого проселка, что вел в прибрежные деревни на западе, дорожного мастера дожидалась печальная вдова пани Эма. Загадочная пани Эма одиноко жила в корчме и, кроме мастера Шланка, не интересовалась никакими мужчинами, хотя многие добивались ее внимания.

Возле криницы чернел укрепленный на плоских чурбачках деревянный желоб. В знойную летнюю пору прохожие любили отдохнуть у криницы со студеной водой и, присев на желоб, удобно опирались ногами о землю.

От криницы к шоссе выходила еще одна, мощеная, дорога, камни для которой привозились сюда очень издалека, но дорога эта давно стала бугристая и вся в колдобинах.

Обрамленная низкой порослью терновника, у криницы дорога сворачивала и устремлялась к роще, а там исчезала, словно поглощенная ее зеленой утробой.

На самом же деле дорога пробивалась через рощу дальше и метров триста спустя вырывалась из тесного глогового туннеля, выбегала на свободу, но тут же — видимо, пораженная обилием света и просторами, — терялась в траве, покрывавшей лужок, полого спускавшийся к хатенке невдалеке.

На юг и на восток отсюда открывались глазу ровные пространства полей, ограниченные вдали темной полосой высокого леса.

На северо-западе эта самая роща, о которой была речь, окаймляла лужок и доходила почти до уединенного хутора, а кое-где ее молодая поросль даже посягала на запущенный вишневый сад за хозяйственными постройками.

Глог! Глогом у нас нередко называют акацию. В конце весны ее деревья увешивали кисти соцветий, хрупкая белизна покрывала ветви и удушающий густой аромат заливал все вокруг.

Теплыми ночами легкий ветерок подхватывал его и разносил по окрестностям, щедро наполнял им поля, сады, дворы, людские жилища, одинаково, без разбора, насыщая им добрых и злых. В эту весеннюю пору нередко среди ночи что-то подымало людей с постели и выгоняло из домов на волю.

И человек налегке, в одних полотняных исподниках, садился перед домом на лавочку, на бревна, а то и на порожек и в обступавшей его целительной тишине вдыхал запах земли, смотрел на небо, прислушивался к говору далеких звезд и, умиротворенный, вбирал душой мерцающие знаки, что посылала сюда вселенная, и зябко вздрагивал, томимый недобрым предчувствием.

Не раз заставал его здесь щебет просыпающихся птиц, а то и рассвет.

2

Давно, когда река еще протягивала свои рукава далеко внутрь острова, текла вода и в долине под глоговой рощей. Кучки верб, тополей и ольхи на краю луга и сейчас указывают линию берегов прежнего рукава реки.

И стоило лишь прикрыть глаза, как в долине снова начинала журчать вода, кричали серые чайки, водяные курочки шуршали перьями в тростнике, а вот, тяжело расплеснув водную гладь, шлепнулась в реку семейка диких уток.

Чуть подальше, за зеленым барьером деревьев и кустов, ритмично постукивало колесо водяной мельницы, и на ее порог выходил прадед Бенё, в муке до самых бровей.

Он заслонял рукой глаза от солнца и смотрел на пришельца в странной одеже, такой странной, что она казалась неземной.

Но гость не подходил ближе, топтался поодаль, притворяясь, будто не видит мельника, ну и тот, не собираясь навязываться, поворачивался к чужаку спиной и уходил в мельничное отделение.

И хотя гость именно в этот момент собирался подступить ближе, прадед Бенё уже не замечал его намерения и исчезал в дверях, скрывался безвозвратно, а с ним исчезали река и водяные курочки, чайки, дикие утки…

В начале нашего века луг у подножья глоговой рощи стал таким, каким его знали уже свидетели событий, о которых речь впереди. Немногим ранее люди перегородили реку прочными плотинами, и рукава реки, оставшиеся вне плотин, с течением времени перестали сверкать водной гладью. Пологие места прежнего русла, давно перепаханные, превратились в поля; та же участь ожидала и крутые берега, пока еще покрытые высокой травой.

Река отдалилась от рощи. Прежняя водяная мельница, испокон века шлепавшая колесом, давно перестала молоть. Ее хозяин, Имрих Бенё, не продолжил ремесла своих предков. С молодых лет он долго служил в армии. Домой вернулся седой и исхудалый как раз на рубеже века. Отца он не застал в живых, в хате жила одна мать, туговатая на ухо. Не успел Имрих оглядеться — отправилась следом за отцом и она.

Схоронив мать, Имрих помыкался по двору, обошел хутор и снова куда-то делся.

Появился он дома только к весне и привез с собой болезненного вида молчаливую женщину. Родом она была издалека, но Имрих познакомился с ней в соседнем городе, где она жила в прислугах у трактирщика-еврея.