В темном-темном лесу - [3]

— Пойду баню, что ли, истоплю, — со вздохом сказал Пафнутий.

— Зачем?

— Ты его видела? Он же грязный, как соседская кикимора. А ты ведь его, небось, за стол пригласишь и ночевать оставишь.

— Оставлю, конечно.

— Вот! Не хватало еще чтобы он мебель запачкал и на полу наследил.

С этими словами кот юркнул в окно, а я пошла открывать дверь.

При виде меня, в глазах парня мелькнуло облегчение, а на губах появилась улыбка.

— Здорова будь, хозяюшка, — приветливо сказал гость. — Пусти странника отдохнуть.

— А ты кто таков будешь, добрый молодец? — спросила я, одновременно рассматривая его магическим зрением.

Собственно, можно было и не спрашивать. Обычный юноша, на магию нет и намека, на злые помыслы — тоже.

— Никитка я, — ответил парень. — Плотников сын. Из Речевки.

— Ну проходи Никитка из Речевки.

Я посторонилась, пропуская его в дом.

— Как вас величать, хозяюшка?

— Гликерией Афанасьевной.

Мы прошли через сени и вместе вошли в горницу. При виде стоявшего на столе чугунка с кашей глаза гостя заблестели, как звезды.

— Голоден ты, Никитка?

— Голоден, Гликерия Афанасьевна. С утра маковой росинки во рту не было, весь день по лесу плутал.

— Тогда садись за стол и угощайся.

Парень тут же уселся на табурет и принялся орудовать ложкой. Он ел так, будто его молодой организм голодал не день, а целую неделю. Поэтому совсем скоро в горшке стало пусто и чисто.

— Как же ты оказался в этом лесу? — спросила я, наливая гостю кружку с горячим травяным чаем. — Люди сюда просто так не ходят.

— Так и я не ради забавы пришел, — вздохнул парень. — Мне, хозяюшка, волшебное зеркальце нужно.

— Волшебное? — удивилась я. — А зачем?

— Марфуше подарить, дочке старосты нашего.

— А ей оно для чего?

Парень вздохнул снова.

— Чтоб на красу свою вечно любоваться. Я, Гликерия Афанасьевна, дюже крепко Марфушу люблю. Хороша она, как цветочек весенний. Ухажеров вокруг нее полчища, сваты каждый месяц приезжают. А Марфуша фыркает и всем дает от ворот поворот. Говорит, замуж только за того пойдет, кто ей особенный подарок преподнесёт — зеркальце чудесное, в котором бы она всегда была такой, какая есть — молодой и прекрасной.

— Никита, — мягко сказала я. — А как Марфа относится конкретно к тебе? Люб ли ты ей?

— Куда там! — махнул рукой парень. — Я ж плотник, плотников сын. Да и рожей не шибко уродился. Марфуша меня в упор не замечает. Я потому и подумал: достану зеркальце, тогда-то она меня и заметит, и полюбит.

Да… Давно у меня не было таких безмозглых гостей. Вот что делает с людьми отсутствие образования!

— Знаешь, Никита, думается мне, зря ты в такой дальний путь отправился.

— Почему? Неужто этого зеркала на свете нету?

— Ну отчего же. На свете существует много всяких артефактов, в том числе волшебных стекол, линз и зеркал. Только есть ли смысл ноги из-за них бить? Судя по твоему рассказу, старостина дочка к тебе абсолютно равнодушна. Поверь, ни одна магическая вещь не способна превратить безразличие в любовь. Для того, чтобы любовь возникла, вещи вовсе не нужны — ни волшебные, ни простые. Допустим, найдешь ты это чудесное зеркало, подаришь его Марфе. Допустим даже, женишься на ней. И что дальше? Хорошо ли будет жить с женщиной, которой ты постыл, и которая при других обстоятельствах никогда бы замуж за тебя не вышла? Жениться, Никита, нужно по любви. Причем, любить, в идеале, должны оба. Ну или хотя бы друг друга уважать. Сомневаюсь, что Марфа из-за подарка, даже такого дорого, сразу поменяет к тебе свое отношение.

Парень смотрел на меня глазами побитой собаки и при этом казался еще моложе, чем был на самом деле.

— Вот и маменька так же говорит, — пробормотал он. — Что же мне теперь делать? Я так ее люблю…

— Возвращайся домой, — сказала я, — и попробуй заслужить Марфушино расположение как-нибудь иначе. Чтобы она за тебя без всяких зеркал пошла. А если не сумеешь, оглянись вокруг — на свете много других девушек, не хуже дочери вашего старосты.

— Нет, — покачал головой Никита. — Я до этого леса неделю пешком добирался. Трем деревенским колдунам дрова колол и воду носил, чтобы они мне дорогу к волшебному зеркалу указали. И что же, просто так все бросить и вернуться домой? Меня там на смех поднимут и прозвище какое-нибудь обидное придумают. Да и самому мне противно дело на полдороги бросать. Лучше уж я зеркало достану, а там пусть Марфуша сама решает, нужен я ей или нет.

Вот они — первая любовь и юношеский максимализм.

— Ладно, — я встала из-за стола. — Что спорить на ночь глядя. Там у меня банька истоплена, иди-ка ты попарься, да оставайся ночевать. А я подумаю, как твоему делу помочь. Утро вечера мудренее.

Едва обрадованный Никита отправился приводить себя в порядок, в открытое окно прыгнул Пофнутий.

— Ну и зачем ты ему помощь пообещала? — поинтересовался он. — Других дел, что ли, нету?

— Ты его видел? — покачала я головой. — Ему ж лет семнадцать-восемнадцать. Я перед этим героем и личину надевать не стала. А помощь предложила, потому что жалко ребенка-то.

— С чего это вдруг у тебя жалостливость проснулась?

— Детей люблю.

— Ну-ну, — фыркнул Пафнутий.

— Ты сам знаешь — постороннему человеку в нашем лесу без помощи нельзя. Или навки съедят, или русалки защекочут. А если вдруг костерок вздумает разжечь, леший голову оторвет.