В световом году - [11]

Счастливцу изгнанья не будет,

а родина — где-нибудь там,

где устье воронками крутит,

зазывно открытое нам.

ПРИБРЕЖНОЕ

Перегоревший рано июль,

серые кровли, порванный тюль;

и хироманта находка — лопух

всеми буграми сразу набух.

Родоначальник, ветхий Адам

теплою водкой спасается там

и поминает рай в шалаше,

знать, не хорошим словом в душе.

………………………………………………….

Я из другого теста, поди,

что-то другое ноет в груди.

Кверху б спиною одетою плыл,

щупая зенками бархатный ил.

Пыльный ли жемчуг, в брюхе ль икра

у осетрины, жены осетра?

То-то сбежались на берег реки

знавшие цену целковым царьки.

Словом, двуногой быть не хочу

тварью, мне это не по плечу.

На самого я себя положусь.

От самого я себя откажусь.

Так будет проще на Страшном Суде

матушке Роще, батьке Воде…

«Снятся мне окромя забот…»

Снятся мне окромя забот:

смутный откос реки,

створы фарватера в разворот,

вольные паводки.

Вот почему, пожилой мужик,

чураюсь визгливых птиц

и просыпаюсь в ответ на крик

землячек-утопленниц.

…Помню, как оживлял физрук,

склонясь, плавчиху на берегу,

сгибал безвольные плети рук

и бросил: «Поздно. Не помогу».

Речной подпитывают поток

ключи — чем йодистей, тем темней.

Кто-то дергает поплавок

сердца — сильней, сильней.

9. III. 1997. Кострома

«Темное — с солнцем — лето…»

Спой

утопленнику про юдоль,

где он зажигал свечу.

Е.Ш.

Темное — с солнцем — лето

в восемьдесят втором

как-то без перехода

в осень обабилось.

Враз пожелтели кромки

крон на обрывчатом

правобережье Волги

над дебаркадером.

Я приезжал прощаться:

мне оставалось три

дня несусветных волглых

жизни на родине.

Всё за спиной — мытарства,

вызовы; впереди

сладкая неизбежность

встречи с Европою.

…Здесь пробегало детство

в летние месяцы

с бабушкой Соколовой

Людмилой Сергеевной.

Храмины разоренной

портик теперь красней,

гуще еще крапива,

диче боярышник.

Я вспоминал нырянье,

ягоды, молоко,

как приоткрыл в подклете

старый седой сундук

с тленной парчой — остатком

от облачения,

но со сберегшей форму

розой тиснёною.

Было окрест безлюдно.

Горек мой табачок.

………………………………….

Вдруг возле шатких сходен

около берега

выплыл спиной разбухшей

кверху утопленник.

…До парохода двадцать

с лишним еще минут.

Чайка зависла, визгнув,

жадная, жалкая.

27. IV. 1997

«Смолоду нырнешь, пересчитаешь…»

Смолоду нырнешь, пересчитаешь

понову все ребрышки водице,

то ли братом, то ли сватом станешь

в стороне невестящейся птице.

Смолоду ведь всё определяет

бытие — твердили ортодоксы.

На обломе лета побеждает

энтропия розовые флоксы.

Годы промелькнули с той разлуки.

В два последних — что-то похудали

так фаланги пальцев у подруги,

что гулять свободно кольца стали.

И всё чаще, четче вспоминаю

малую свою, как говорится,

родину, которую не знаю,

словно помер, не успев родиться.

Я из жизни всю её и вычел

и не хлопочу о дубликате.

Но как прежде тянет плыть без вычур

при похолоданье на закате.

3. VIII. 1997. Кинешма

«Ровные всплески лагуны впотьмах…»

Восемь лет в Венеции я не был…

Б.

Ровные всплески лагуны впотьмах

с дрёмными сваями

в предупредительных огоньках

порознь и стаями.

Жизнь начинать надо с конца,

видеть её спиной.

Площади брус тоже мерцал

гулкой, единственной.

Здесь по ночам любят мальцы,

к играм охочие,

мячик гонять — что им дворцы

водные отчие,

что, как тротилом, начинены

сумрачной древностью.

Слезы бегут с каждой стены

с цвелью и ревностью.

…Нет, не спалось. И на заре,

верней, озарении

овен и лев — Марк в серебре

при наводнении

приоткрывал створы, продлив

наши скитания.

Ветер нагнал волны, размыв

все очертания.

Много с тех пор кануло стран,

в точку дорог сошлось.

В сердце впился старый капкан

цепче, чем думалось.

Но возвратясь в свой или нет

край замороженный,

ночью, когда ближе рассвет,

слышу тот плеск, давностью лет

лишь приумноженный.

«Лета со скоропалительной осенью…»

Леди Годива, прощай!

О.М.

Лета со скоропалительной осенью

нерасторжимая спайка.

С жадностью вновь на рябину набросилась

птиц неуклюжая стайка.

Дочь моя с дачи печальная съехала

нынче с внучком Иоанном.

Будто грызун с золотыми орехами,

буду дремать со стаканом

впредь перед ящиком, глядя на скорую

помощь с целебным эфиром —

эти разборки каморры с каморрою

редко кончаются миром,

что и понятно, раз дело о прибыли,

с неба летящей в карманы.

Вдруг узнаю о нечаянной гибели

бывшей принцессы Дианы

вместе с её египтянином. Нечего,

кажется, делать на свете

нам, что сметливых мальков опрометчивей,

вдруг расплодившихся в Лете.

Леди Диану кисейною барышней

помню еще на обложке.

То-то подернулись клен и боярышник

алым туманцем в окошке.

31. VIII. 1997

«В заводи сгрудились сонные лебеди…»

В заводи сгрудились сонные лебеди

и вспоминают свою побратимку

единокровную леди Ди,

дикое бегство её — и поимку

шайкой крутых папарацци; нелепица

гибели близко

от эспланады с трофейным египетским

в тайнописи обелиском.

…В гетто влюбленных с моллюсками в крошеве

льда на поддоне

модное сразу казалось поношенным

в том допотопном сезоне.

И посегодня пылятся на полочке

с ведома галльского МИДа

мною тогда обретенные корочки

беженца и апатрида.

Там — над брусчатым пространством с неброскою

роскошью — птичье

сердце летит от лотков с заморозкою

в сад Тюильри за добычей,

ну а потом — от торца к торцу.

Где теперь зыбкая эта

ночью скользившая по лицу

чересполосица света?

22. IX.1997

ВОЗВРАЩЕНИЕ С ОСТРОВА ЦИТЕРЫ