В световом году - [12]

Четверть века минуло, а всё не позабыта

ты, меня тянувшая за город в конце

нудного семестра — в омут малахита

с годовыми кольцами где-то во дворце

графа Шереметева; и хотя народы

ныне перемешаны, у тебя как раз

много было русскости, кротости, породы

прямо в роговице серых-серых глаз.

Даже я поежился перед их пытливыми

огоньками слезными, памятными впредь.

В молоке с рогатыми ветлами и ивами

можно неотчетливо было разглядеть:

на подходе к берегу придержали весла

немногоречивые тени в париках —

видимо, приехали повидаться просто

с вороньем некормленным в низких облаках

— с острова Цитеры. Помнишь, как приметили

две бесшумных шлюпки — по бортам огни.

С той поры опасные мы тому свидетели,

и притом одни.

«Пока беспокойный рассолец…»

Пока беспокойный рассолец

в крови моей всё голубей,

и я, как к полку доброволец,

приписан к словесности сей.

И морок мелодии, лада

— свободы моей зодиак.

Не надо, не надо, не надо

и думать, что это не так.

Искусство сродни любомудру,

который, сбежав с кутежа,

почил от простуды поутру,

с княгиней впотьмах ворожа.

Мечтатель в открытой манишке

к любимой бежал через двор

и вдруг — уподобился льдышке

и Музу не видит в упор.

Враз суетен и неотмирен поэт,

на недолгом веку

у замоскворецких просвирен

и галок учась языку.

БЕЛКА

Белка лапкой-грабкой стучит в стекло,

по которому целый день текло.

Я один в своей конуре, и мне

машет ель седым помелом в окне.

Поминаю тех, с кем свела судьба,

кто полег, меня обойдя, в гроба —

и чубастый гений с лицом скопца,

и другой угрюмый ловец словца.

Как когда-то за бланманже барон

Дельвиг пообещал, что он

повидаться явится, померев,

за чекушкой — то же и мы… Нагрев,

так никто с тех пор и не подал знак,

не шепнул товарищу: что и как

там — но глухо молчат о том.

Так что я все чаще теперь с трудом

уловляю воздух по-рыбьи ртом,

осеняясь в страхе честным крестом,

по сравненью с ними, считай, старик

и ищун закладок в межлистье книг.

Горстка нас — приверженцев их перу,

да и ту, пожалуй, не наберу.

Проще на дорожку из здешних мест

собирать по крохам миры окрест.

ОГОНЕК

Под парусами снежных осыпей

с простертых лап, когда светает

или становится еще темней,

куда ж нам плыть?.. Никто не знает.

Одни по насту задубелому

целенаправленно дворняжки

бегут, как — черные по белому —

из той прославленной упряжки,

когда по снежным дюнам Арктики, г

де день еще не начинался,

при полыхании галактики

Колчак на помощь Толлю мчался.

И заносили хлопья крупные

буссоль, планшеты, строганину.

Во сне и под двумя тулупами

знобит — или толкает в спину

невероятное грядущее

с его любовью,

с послерасстрельною, несущею

стремниной — подо льдом — к зимовью.

Багровый, добела оранжевый

в снегах покорных,

должно быть, оторвался заживо

от тех — что возле чудотворных,

то в чаще навсегда скрывается,

то вдруг соскальзывает с ветки,

то нестерпимо разгорается

в грудной, тряпьем накрытой клетке,

на склонах кладбища — под стать крылу —

дрейфует огонек купины.

И стало слышно где-то около,

как раскатились в детстве по полу

рождественские мандарины.

МИНУС ТРИДЦАТЬ

Тишина, озвученная лаем,

мы его дословно понимаем,

запросто берусь перевести

про войну миров — и пораженье

нашего, чье кратное круженье

у вселенной было не в чести.

Поминают сплётные дворняжки

из давно распущенной упряжки

огонек последней из застав,

где когда-то грешники спасались.

А по хвойным лестницам метались

белки, сатанея от забав.

…Кто про те вселенские разборки

нынче помнит — разве в военторге

окружном некупленный погон.

Ты тогда пронизывала косу

алой змейкой, стало быть, к морозу

царственному, словно Соломон.

Той фосфоресцирующей ночью

волны снега притекли воочью

на крыльцо.

Кто-то вдруг вошел, сутуля крылья,

раз — и вынул сердце без усилья,

отвернув слепящее лицо.

С той поры сказитель и начетчик,

я еще и классный переводчик

хоть с, увы, не редких языков:

грай вороний стал мне люб и внятен,

в тишине всё меньше белых пятен

в серый-серый день без облаков.

Правда, разумею много хуже

пересудов бобиков о стуже

человеков выспренний глагол.

Но и их — сметливых и убогих

понимаю, пусть не всех, но многих

с хрипотцой из самых альвеол.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ МИРОВ

Сто лет назад не смог проснуться

среди зимы.

Напрасно мурка возле блюдца…

Вот так и мы.

1

Когда всё белое,

весь мир как целое

еще белей.

Вдруг льды с прорехами,

скрипя, поехали

вдоль поймы всей.

Тылы глубокие,

боры высокие

и — рубежи.

Коль мы на практике о

дни в галактике,

так и скажи.

2

После войны миров,

крепких — по Морзе — слов

больше с врагом не знаемся.

Там за холмом в снегах

и посейчас в бегах:

возле печи спасаемся.

Старый седой полкан,

в обереженьи рьян,

гавкает по призванию.

Будем всю зиму, мать,

квасить и вспоминать

свернутую кампанию.

3

…В самом конце войны

одолевали сны

с тщетной гоньбой за счастием.

Помнишь парад планет

первый за много лет

с нашим с тобой участием?

Кормишь меня с утра

щами из топора;

примем на грудь — и кажется,

что наломали дров

в этой войне миров,

чая, когда уляжется.

6. I. 1998

«В финале столетия — ближе к нулям…»

В финале столетия — ближе к нулям —

в отместку отыгранным в спешке ролям

по ящику видим блондинку в мехах,

наброшенных сверху белья впопыхах,

когда, рассчитавшись с погоней, её

в свое холостяцкое было жилье

привозит застенчивый малый, качок

с зачесом, затянутым в пышный пучок.