В световом году - [10]

…Не долго до денька неброского,

до видимости пятен снега,

до годовщины смерти Бродского,

его успешного побега.

Под вечер, похлебав несолоно,

на стуле со скрипучей спинкой

неловко как-то, что-то холодно

сидеть за пишущей машинкой,

хоть мы другому не обучены.

На наши веси испитые

пришли заместо красных ссученных

накачанные и крутые.

И покорпев над сей депешею,

без лупы догадался Ватсон,

что — к лешему

мне пешему

пора за другом отправляться.

2. XII. 1996

«Если бы стал я газетчиком…»

Павлу Крючкову

Если бы стал я газетчиком —

только спецкором души,

разом истцом и ответчиком,

пусть бы платили гроши.

В чем-то, возможно, и ложные —

ради заветных блаженств —

я получал бы тревожные

сводки своих же агентств.

Окна в подпалинах инея,

тронутых солнцем; с утра

в бритвенном зеркальце сильное

сходство с акулой пера.

Первая мысль: о событии,

даром, что только вчера

в сильном вернулся подпитии

поздно в свои номера.

Пусть робингуды по ящику

с криками в небо строчат,

пули складировать за щеку

учат своих басмачат,

коль перегрелся Калашников.

Что до валютных менял

скользких слоеных бумажников,

пришлых подружек и бражников —

так я свое отгулял.

Мне бы рубаху нательную

с дарственной «в ней и ходи»,

чтоб не студить не смертельную

рваную рану в груди.

ДВА СВИДАНИЯ

1

Как ни спешу — ты уже здесь,

встречным парком дыша.

В облике есть странная смесь

старта и финиша.

Сразу берешь верхнее до,

правда, с оглядкою.

На голове умной гнездо

с видною прядкою.

…Возле метро в стае дворняг

много породистых.

Сей молодняк, слёт доходяг

и оборотистых,

тоже бежит в морось и мглу

мимо накачанных

впрок аспирином роз на углу,

свежих не в меру,

будто Бодлеру

в гроб предназначенных.

2

Если возьму и окликну — а ты

вдруг не оглянешься,

где-нибудь в рощах времен

Калиты так и останешься,

зело обучена берестяной

грамоте филькиной.

Сердце твое мне подкормкою — но

с едкими шпильками.

…Манна блестит в шкурах жнивья

бурого, рыжего

возле заброшенного жилья,

где разве мышь жива.

И в этом событии — жизни есть

второе дыхание,

твердое алиби смысла, весть,

обетование.

НОВОГОДНЕЕ

В столичных шалманах времен демократии

гужуется много сомнительной братии,

чье рыльце в пушку и в кармане зеленые.

Но прочих нелепее мы — опаленные

своими надеждами, будто конфорками

тех кухонь, куда пробирались задворками.

Над хвоей куничьей с алмазною крупкою,

где Коба, зверея, попыхивал трубкою

и где величаво при всем слабоумии

по праздникам гыкали-квакали мумии,

днесь слишком заметно мельканье бесстыжего

под прежними звездами Толика рыжего,

с которым грозит нам за годы немногие

стать новым открытием в антропологии.

В своих новоделах развесив теперича

убойные ряшки Петра Алексеича,

Россия ложится, и флот заодно,

вся запеленгованная — на дно.

30. XII.1996

ЗАКОЛДОВАННЫЙ ДОМ

Твои глаза смиренные, стальные

глядят в окно на падающий снег.

И улицы полуживые

от русел вымерзших до основанья рек

отличны разве выхлопами гари,

когда зеленый свет;

в палатке-крепости смурной пассионарий

торгует выпивкой, надев бронежилет.

На явку здешнюю — былое хороня

от тех, с кем лучше разминуться —

поостерегся б я когда-нибудь вернуться

на склоне дня,

в привычной тесноте от снега отряхнуться;

ни в нетерпении скорей к столу подсесть,

ни, вытянув на свет бумаги лист безгласный,

вдруг записать стишок ни с чем не сообразный,

ни шепотом его, ликуя, перечесть…

На всем лежит твой взгляд стальной и ясный.

«Зима с огнем на поражение…»

Зима с огнем на поражение

при беспорядочных разборках,

с поддачей, головокружением,

объятиями на задворках —

она прошла; остались в памяти

гудки автомобильных пробок,

на сумеречном небе наледи

над домино жилых коробок.

…Да споры: кто же мы — отступники

в перелицованной одежде

и где — в банановой республике

или империи, как прежде?

Иль на подходе нынче к власти знать,

скомандующая «короче!»

любителям поразглагольствовать

по-русски на излете ночи.

1996

МАРТ 96

Судные дни Московии,

сложат о них былины:

лужицы темной крови и

офисы и малины.

Тут ребятишки ушлые

с мышцами или салом,

слишком неравнодушные

к выплатам черным налом,

держат под мышкой пушки,

гибнут в убойных сварах;

рыжие потаскушки

с ними бывают в барах.

……………………………..

…………………………….

…………………………….

……………………………..

Жители Эльдорадо

сколько б ни заносились,

жить у меня как надо,

может быть, научились.

Вот ведь и я пропавшую

зелень нашел в кармане,

скудную, но хватавшую

на алкоголь в шалмане.

Как говорят философы

прошлого: «либо — либо».

Ехать в мой угол бросовый

вздумала ты… спасибо.

В жизни обезображенной

и посегодня с нами

утренний бор — с проглаженной

фольгою меж стволами.

«Течение сносит и сносит…»

Течение сносит и сносит,

и вовсе не труп врага,

который прощения просит,

тебя самого, дурака.

Меняются береговые

пространства, укрытые в дым,

ты видишь их словно впервые

ослабшим своим боковым:

знакомые с детства откосы

с сухим серебром корневищ,

вцепившихся в осыпь

размытых прибрежных кладбищ,

избу старожилов последних,

еще доживающих тут

с отвычкой души от обедни

и страха, что не отпоют…

В турецкую кожу одеты,

дородные не по летам

и прыткие авторитеты

уезды прибрали к рукам

и на сектора поделили,

как всем почтарям вопреки

доносят, видать, не забыли,

буреющие земляки.

Мне выпала вместо получки

завидная участь тайком:

холодные странницы-тучки

вскормили меня молоком.