В Суоми - [27]

— Без лишних разговоров! — приказал ленсман.

Они подошли к карбасу.

Инари думал, что, если ленсман начнет их обыскивать, найденные при нем и Олави маузеры грозят годом тюрьмы, даже если и не будет в наличии другого обвинения. Поэтому он решил во что бы то ни стало не допускать обыскивать себя и в случае необходимости защищаться.

Пока ленсман был занят осмотром карбаса, Инари знаками и намеками пытался передать свое решение Олави. Но он так и не понял, усвоил ли что-нибудь из его сигналов Олави, когда рассерженный ленсман вылез из карбаса и стал ругаться.

Ленсмана очень расстроило полное отсутствие улик: ни самогонного аппарата, ни бутылей со спиртом, ни запаха сахара, из которого в тех краях гонят самогон, он не обнаружил в карбасе. Прямых улик не было. Он лишится премии в сто марок за открытие противозаконного самогонного гнезда.

— Я не понимаю: за что нас задержали? — жалобно обратился к ленсману Олави. — Я столько времени не видел родных и семью, и вот, когда я тороплюсь к ним, меня без всякой причины задерживают здесь…

Говоря это, Олави вытащил из кармана удостоверение, выданное ему начальником тюрьмы, что он действительно находился в заключении с такого-то срока до такого и является жителем Похьяла.

— Ведь я даже не мог за это короткое время, господин ленсман, заняться таким богопротивным делом.

Документ был убедительным, и ленсман поколебался и уже без всякого озлобления сказал:

— Если улик не будет, тогда суд вас освободит, а сейчас вы арестованы и препровождаетесь на сессию выездного суда в Сала.

— В Сала? — удивился и обрадовался Олави.

Конвоируемые ленсманом и его помощником, они пошли прочь от карбаса.

— Бежать сейчас нельзя, — прошептал Инари. — Ленсман устроит облаву по всему району, и тогда могут обнаружить наш груз. — Олави кивнул толовой. Поэтому они спокойно шли под конвоем.

Ленсман запер их в сарай с сетями и поставил стражников.

Товарищи заснули, покрывшись сетями.

Через несколько часов им просунули в дверь кашу, дали несколько вяленых рыбешек. После еды они снова заснули.

По их подсчетам прошло больше суток, когда дверь вдруг распахнулась и на пороге показался ленсман.

Он выглядел добродушнее и веселее, очевидно получив какие-то радующие его известия.

— Если вы дадите честное слово по дороге не убегать, я вас возьму с собой к судье — у меня есть дельце. В противном случае будете сидеть в холодной дольше на двое суток, пока я не возвращусь с обхода.

Делать было нечего, от транспорта оружия друзья и не собирались бежать, а там будет видно. Лишь бы только Лундстрем не засыпался.

«А ему так легко влипнуть, — думал Олави, — ведь он здешних мест не знает».

Правда, у него есть карта с ясной чертою маршрута, но в глубине души Олави не особенно доверял картам. Как бы отвечая на эти затаенные мысли, Инари успокоил его:

— Нет, Лундстрем, пожалуй, дождется нашего возвращения.

Они дали честное слово ленсману, который при этом обрадованно вздохнул. Ему тоже не улыбалась перспектива возвращаться после «дела» за арестованными, терять время и понапрасну стаптывать сапоги.

Сопровождали товарищей три человека: ленсман, его помощник, который все же из предосторожности держал в руке браунинг, и, взятый в качестве понятого, злополучный любитель выпивки длинноногий парень, старый наш знакомец Юстунен. Они шли по тропинке, еле приметной для глаза; временами тропинка совсем терялась среди высоких сосен и мшистых кочек. Ленсман шел уверенно, как гончая за зверем.

— Где два оленя пройдут, тут нам и большая дорога, — самодовольно улыбался своему знанию лопарских пословиц ленсман.

…К вечеру они подошли к стоявшему посреди леса одинокому торпу.

Без предварительного стука вся компания ввалилась в избу. Пришлось сгибаться, протискиваясь в низкие двери хижины. В нос ударило кислым.

Ленсман, оживившись, стал вынюхивать, где бы мог находиться источник этого аромата, и глаза его быстро бегали по почерневшим бревенчатым углам курной избы.

Все обитатели хижины безмолвно стояли перед пришельцами; на лицах был написан явный испуг.

Старый дед, лежавший на матраце в углу, и тот повернул голову, когда ленсман, расстегнув воротник пальто, заговорил, обращаясь к хозяину, который, делая вид, что происходящее вокруг нисколько его не касается, разворачивал для просушки листья табака.

Ленсман в таких случаях говорил, как положено законом, спокойно, отчеканивая каждое слово и очень любезно. К такой любезности владелец торпа не привык.

— Вы, наверно, догадываетесь, по какому делу я пришел. Я получил самые верные сведения, что в вашем доме практикуется тайное винокурение, и поэтому прошу вас немедленно принести сюда всю посуду, необходимую для этого дела; в противном случае я вынужден буду произвести обыск.

Хозяин молчал, он казался очень смущенным. Олави угадывал, что больше всего он смущен вежливым обращением ленсмана. Помолчав немного, хозяин возмутился:

— Позвольте спросить вас: кто сделал такое заявление? — И, сказав это, он взглянул на Юстунена, который пытался спрятаться за спиной Инари.

— Это мое дело, — сухо ответил ленсман, — по долгу службы я должен буду произвести обыск.