В стране золотой - [62]

Чернов вернулся ночью, злой. Он сказал, что практиканты испугались зря. Видимо, случайный охотник проходил через участок и стрелял в волка, след которого остался в канаве. А крик был шуткой или, может быть, предназначался для того, чтобы вернуть перепуганных парней.

Тот факт, что преследователи никого не обнаружили, Чернов объяснял просто. До приезда погони на место происшествия прошло не менее часа. Человек спокойно спустился в долину и, ничего не подозревая, ушел по дороге.

Он добавил, что поспорил с Митриным и каждый поехал своей дорогой в одиночку.

— Ничего, он тайгу знает. Конь у него добрый. Далеко заедет, так на любой заимке заночует.

Не появился Митрин и к обеду следующего дня. Это начало беспокоить. Надо было прекращать работы и посылать людей на поиски, а быть может, и на помощь. Особенно возмущался Матвей Буря.

— Как же это, ты, Чернов, хорош! Додумался отпустить человека одного.

— А разве я знал.

— Мало знать, кое-когда еще и думать надо!

Начали перебирать в памяти все события прошлых суток. Выяснилось, что Митрина никто не видел на стане к моменту начала происшествия. Он появился с опозданием и сразу же включился в погоню. Нашлись люди, которые слышали спор между ним и Черновым. Во время спора Митрин выкрикнул: «С кем ты, сын гор!».

Чернов отрицал этот выкрик и доказывал, что они спорили исключительно из-за выбора направления преследования.

— А может, сам Митрин и напугал людей, а потом смотался, — высказал кто-то предположение. — Лошадь у него теперь есть, винтовка тоже, а денег раздобудет.

Эго показалось возможным, хотя и не вязалось с честной работой проводника на протяжении ряда месяцев.

— Чепуха! — возразил Коровин, — он сто раз мог уйти от нас. Без шума да еще с прибылью.

Пришлось принимать двойные меры предосторожности. Часть людей направилась на поиски, а оставшиеся на работах организовали вооруженную охрану. Лошадей подтянули на поляну, прилегающую к бараку. Появилось недоверие и к Чернову. Он ездил искать Митрина под негласным надзором одного из бывших партизан.

Тимофей пришел пешком со стороны физкультурного брода на третью ночь. Измученный, но с винтовкой. На окрик дежурного ответил:

— Не балуй! Свои. Не видишь что ли?

А когда к нему навстречу высыпало все население барака, смущенно добавил:

— Потеряли, видать. Коня только уходил. На заимке у жены Черновой оставил. А то не ушел бы он от меня.

— Кто он?

— Говори ты толком!

— А чего толком? Ушел, другой раз не уйдет. Достану.

Тимофея втащили в избу. Заставили раздеться. Тарасов приказал налить спирту.

— Не пью я его. Через него все и приключилось.

— Опять загадки. А ну, «сын гор», не хнычь. Приказываю выпить.

— Вы это серьезно, Михаил Федорович?

— А что же тут шутить.

Сначала с опаской, а потом жадно Митрин проглотил спирт, запил водой и с куском хлеба в руке упал на стол. Нервно вздрагивали плечи. Все понимали — таежник, видавший виды и не боявшийся ни медведя, ни барса, плачет.

Тимофей сам нарушил вежливое молчание:

— Как я его увидел, так перед глазами и встало. Вот я и сказал Витьке: «Уходи. Сам буду разделываться, а полезешь — и тебя порешу».

Тарасов встал.

— А почему же ты, Чернов, молчал?

Чернов ответил смущенно:

— А я ему слово дал, еще как встретились, ничего не рассказывать.

— Ну, а теперь?

— Как, Тимофей?

— Говори. Теперь все равно, — обиженно сказал Митрин. — Упустил гада.

Чернов почувствовал обращенные на себя глаза людей и неторопливо начал:

— Прошлый год, еще до вашего приезда, у нас в тайге дело приключилось — страшное и смешное. Отсюда километров за двести, не больше. Он, Тимофей, лесником ходил. Жену по последнему зимнему пути рожать отправил, а сам на заимке остался. Она из больницы в деревню поехала. У него охотники стояли, пришли, говорили в порядке все, здоровый Тимофей. Только не прошло недели, как раз в ледоход, его и выловили около самой деревни, на льдине прибыл. На санях в одеяло завернутый, морда в кровище. Еле живой был, без сознания. Привели в себя, спрашивать стали. Молчит. И память и речь отшибло. Жена его чуть с ума не сошла. А мы все мозговали, как это он на льдине оказался и в деревню приплыл. Решили, что напился, завернулся в одеяло, лег на сани и к своим в деревню поехал, добро, что езды полдня; лошадь, видно, у пьяного вырвалась, а может, оступилась да потонула. Где ударился, понять не могли. Спасло одеяло пуховое, да то что был на санях, вот и выжил. Долго в больнице лежал. С тех пор как появится Тимофей в селе, так смех. Дразнили его то ледоходным пловцом, то санным капитаном. Почти не огрызался. Бросили. А что не пил он, так это правда. Первый, раз вижу, чтобы он чистый спирт выпил.

Тимофей уже перестал рыдать и спал. Чернов взглянул на спящего и замолчал.

— Ну, а дальше что? — нетерпеливо спросил Тарасов.

— Когда вы приехали, я его встретил, — нехотя продолжал Чернов. — Плавателем обозвал. Он меня чуточку не съездил. Отвел в сторону и говорит: «Брось, Витька. Тебе одному скажу. Не так все было. Убить меня хотели, да не вышло. Река спасла. Только молчи. Так лучше»… Ну, я и молчал.

— Что же он, значит, своего «крестного» встретил? — Похоже, что так.