В стране заоблачных вершин - [58]

Вечером 6 апреля на радиосвязь с базовым лагерем вышел Хомутов, а не Онищенко. Это, естественно, насторожило врача экспедиции Света Орловского. Однако Валерий Хомутов как можно спокойнее объяснил, что Онищенко охрип и ему трудно говорить. Орловский несколько успокоился. Он прекрасно знал, что бороться с кашлем на такой высоте бесполезно.

7 апреля на связь вышел снова Хомутов. В тот день для заброски грузов лагерь покинули только трое. Москальцову и Голодову удалось пройти не более восьми веревок, Хомутову — еще меньше. Вячеслав Онищенко вынужден был остаться в палатке. Появившиеся накануне вечером слабость, апатия, сонливость резко усилились, сковали тело, не позволяли двигаться. Когда вернулся с маршрута Хомутов, он тут же подключил кислород, а подошедшего затем Голодова Онищенко попросил сделать инъекцию, чтобы поддержать сердце. Слабость и апатия не проходили. Онищенко, будучи сам врачом, понимал, что лучшее и, пожалуй, единственное лечение в данном случае — это спуск. На следующий день он заставил себя подняться и идти. Друзья помогали как могли, на сложных скальных участках они туго натягивали веревку, по которой он медленно спускался. Медленно, но сам.

Они встретили четверку Мысловского, которая шла на завершение обработки участка от второго лагеря к третьему, а также на начальную обработку маршрута к четвертому лагерю. Они тут же предложили свою помощь, а Шопин с Балыбердиным вызвались даже по очереди нести Вячеслава. Но тот категорически отказался. Онищенко понимал, что если группе Мысловского придется спускаться вниз, то она не только не выполнит поставленной задачи, но и вконец измотается, что поставит под вопрос их дальнейшее восхождение: восстановить силы на такой высоте невозможно.

И Онищенко победил себя. Он сам дошел сначала до первого лагеря, а затем и до базового. На леднике его встретили товарищи, в том числе доктор Свет Орловский. Онищенко передвигался из последних сил. Ноги не слушались. Казалось, он может упасть в любую минуту. Но он упрямо шел, собрав всю свою волю. Товарищи поддерживали его под руки, подача кислорода составляла 2 литра в минуту, но шел он… сам. Можно только позавидовать мужеству этого человека, который в критическую для себя минуту думал о своих товарищах, об успехе всей экспедиции в целом.

Когда 9 апреля в базовом лагере ему померили кровяное давление, оно оказалось 50/0. Свет Орловский поставил диагноз: горная болезнь с нарушением периферического и мозгового кровообращения. Больному для лечения необходимы были прекрасные стационарные условия, сложнейшая аппаратура и целая бригада специалистов. Здесь же, на высоте более 5300 метров, был лишь один доктор (другой оказался в качестве пациента). Правда, Орловскому помогали все, кто находился в тот момент в базовом лагере, включая Е. И. Тамма. Но они могли оказать только чисто техническую помощь. Врач-кудесник Свет Орловский, за спиной которого успешная операция прободной язвы, проведенная им в 1976 году на высоте 4000 метров, оказался на «высоте» и на этот раз. Уже на следующий день жизнь Онищенко была вне опасности. Затем после спуска и отдыха в Лукле Вячеслав Онищенко не только поднимался до высоты 6500 метров, но и участвовал в эвакуации груза в базовый лагерь.

В те дни, когда в базовом лагере шла борьба за жизнь Онищенко, нелегко было и тем, кто оказался на маршруте.

В очень тяжелых условиях пришлось работать группе Мысловского. Она вышла после команды Ильинского, которая проделала большую работу по навешиванию веревок, но места для третьего лагеря так и не нашла. Альпинисты не дошли буквально двух веревок. Это удалось четверке Мысловского. На высоте 7800 метров они разбили третий лагерь, а затем Мысловский и Балыбердин уже вдвоем (Шопин и Черный, заболев, решили спускаться в базовый лагерь) проложили путь дальше. 11 апреля первыми из советских спортсменов они достигли высоты 8000 метров, поднявшись на гребень, который, в свою очередь, выведет экспедицию к западному гребню. Именно по нему и пролег путь к вершине. Не случайно Е. И. Тамм назвал этот этап восхождения «прорывом».

— Пять суток работы без кислородных аппаратов на высоте порядка восьми тысяч метров, — вспоминает Мысловский, — это беспрерывная утомительная борьба с апатией и вялостью. После каждого шага — остановка, пять вдохов и выдохов, затем следующий шаг. Конечно, кислород очень помогает, он снимает неприятные ощущения, но тогда приходится нести еще и баллоны с кислородом, а на сложном маршруте большое значение имеет каждый грамм за плечами. Выше семи тысяч трехсот метров начиналась практически отвесная стена с малым количеством «зацепов» — выступов и углублений, на которые можно поставить ногу или схватиться рукой. Из-за непогоды, которая с первого дня преследовала экспедицию, уже навешенные веревки и лестницы покрывались тонким слоем снега. Они становились очень скользкими, а весь путь — невероятно сложным. Естественно, в таких условиях мне и моим товарищам по экспедиции наши памирские пики казались такими доступными.

Уже месяц продолжалось восхождение советских альпинистов на Эверест. 30 дней они вели борьбу с сильнейшими, порой ураганными ветрами. Погода весной 1982 года выдалась крайне неблагоприятной. Создавалось впечатление, что в тот год вообще не было предмуссонного периода, удобного для восхождения. А на склонах Эвереста условия больше походили на зимние, нежели на весенние. Даже на уровне базового лагеря почти каждый день выпадал снег, а на высоте свыше 7000 метров было очень холодно, температура по ночам опускалась ниже 20 градусов. В Москву Е. И. Тамм сообщил тогда, что экспедиция «проходит в тяжелых условиях».