В стране у Карибского моря - [6]

Но заглянешь сверху в машинное отделение — от моей каюты до светлого люка всего лишь несколько шагов, — и поражаешься необычайному «покою», который царит внизу. Кроме поршней в главных дизелях, по шести пар цилиндров каждый, легко скользящих вниз и вверх, там почти ничто не движется. Все вспомогательные механизмы работают на электричестве, их приводы скрыты от глаз. Как тут не вспомнить о пароходах, на которых мне приходилось плавать до сих пор! Машинное отделение парохода больше всего поражает как раз тем, что там все в движении: мощные толчки поршневых штоков, взмахи огромных шатунов, быстрая беготня эксцентриков, тяжелая пляска кривошипа, вихревое вращение главного вала, скачка вверх-вниз балансового золотника и буйное стрекотание множества малых клапанов. В противоположность этому здешняя техника выглядит безжизненной. Ее преимущества для обслуживающего персонала несомненны: там негде было повернуться между огромным главным двигателем и тесно стоящими один возле другого вспомогательными механизмами, в густом переплетении паровых и водяных трубопроводов: здесь же простора более чем достаточно, ибо даже главный дизель по сравнению с былой паровой машиной равной мощности выглядит просто малюткой. Тем не менее он производит такой оглушительный шум, что в глубине машинного отделения переговоры возможны только при помощи знаков, или же приходится изо всех сил кричать на ухо собеседнику, без гарантии, что вы друг друга поймете.

Что и говорить, здесь, наверху, шум от машины не так уж силен; у нас, палубных обитателей, больше шансов сохранить слух, чем у машинистов, электриков, смазчиков и обтирщиков, работающих внизу. Большинство из них давно уже стали тугоухими, хотя иные и не подозревают об этом, что нередко выясняется при разговоре с ними. Зато мы, верхние, страдаем от других, отнюдь не обязательных шумовых эффектов. Это прежде всего продолжающийся почти непрерывно до глубокой ночи рев репродукторов, разносящих радиопередачи или записи собственного радиоузла. Он раздается не только из соседней со мной радиорубки, не только в столовой, в курительной комнате и в салоне, но еще и из мощных динамиков, установленных на фок-мачте и на корме.

…Неделю спустя. Немногое изменилось на борту, разве что волнение немного улеглось, и нас теперь меньше качает. Однако за последние дни шум и грохот возросли еще больше, ибо десятеро матросов отбивают ржавчину с надстроек, кожухов палубных механизмов и обшивки. Одни работают вручную, как это было заведено исстари, и к их ритмическому стуку можно еще кое-как притерпеться, другие же — да здравствует новая техника! — отчаянно тарахтят электромолотками. Этого только и недоставало до полного ада. Ни единой спокойной минуты, ни одного из тех тихих вечеров, которые так хороши на юге, когда можно помечтать под луной или отдаться течению собственных мыслей… Неужели все это стало нам не нужно? Заставить себя сесть за книгу или чем-нибудь заняться в таких условиях чрезвычайно трудно. Нужно стать совершенно бесчувственным, чтобы не слышать всего этого.

А между тем наша «Вестфалия» преподносит все новые «удовольствия». Из ее дымовой трубы непрерывно валит, и стелется низом тяжелый и зловонный выхлопной газ. Он собирается над палубой в средней части судна, оседает в проходах и помещениях, он затрудняет дыхание, гнетуще действует на настроение и совершенно — как ни парадоксально это для корабля в открытом море — не дает подышать свежим воздухом. Это можно сделать разве только на самом носу корабля. Но находиться там на ходу, да еще при ветре, не рекомендуется. Поскольку отведенная мне лоцманская каюта, так же как и каюта радиста с другой стороны, в целях экономии места наполовину встроена в кожух трубы — о шедевры кораблестроения! — мы получаем выхлопной газ полной мерой, и наши каюты более других обеспечены вонью. Еще ни одной ночи я не спал спокойно, и сон по-настоящему не освежал меня. Не раз, боясь отравиться газом, я вставал среди ночи и выбегал на палубу. Это еще хуже, чем соседство с нефтяным портом или нефтеперегонным заводом.

Как ни сожалею, мне приходится разрушить некоторые иллюзии, вроде не раз читанного мною утверждения, будто «морское путешествие на фрахтовом пароходе принадлежит к числу самых интересных и самых здоровых видов отдыха». Во всяком случае для некоторых современных теплоходов эта рекомендация потеряла силу, особенно если ты сам не участвуешь непосредственно во всем, что здесь шумит, гремит и коптит, а лишь пассивно стоишь в стороне и терпеливо все переносишь.

Прошло еще несколько дней. Но довольно жалоб! Хочу теперь поделиться с Вами и со всеми, кто прочтет эти строки, другими впечатлениями. Вот как, например, происходит переход от вечерних сумерек к ночи. Не обязательно быть отрешенным от мира романтиком, чтобы восторгаться этим. Море и небо в эти минуты полны необычайной красоты. Впереди, на западе, на воде еще лежит бледный серебристый глянец, а по сторонам и за кормой она уже приобрела неопределенную окраску темного расплавленного бутылочного стекла и пластичность текущей лавы. В такт спокойному и сильному дыханию океана вздымаются и опускаются могучие валы, и волна от носа корабля разбегается по ним, курчавясь белым кружевом пены. Небо над закатившимся солнцем еще просвечивает нежным оранжевым оттенком, как тонкая бумага китайского фонарика, затем этот оттенок переходит в бледный серо-зеленый отсвет и наконец в серо-голубой цвет вечернего неба. Над западным и северным горизонтом ширится густая черная гряда облаков, а над нею парит целая флотилия тончайших, резко очерченных, черных, как сажа, длинных перистых тучек с рассыпанными среди них темными шариками. Невысоко над горизонтом блещет Венера, большая и светлая. Повыше из тьмы выступает Сириус, а почти над самой головой сверкает Капелла. На юго-западе темнеет широкая стена непогоды. Она быстро затягивает почти половину неба по левому борту. Луне, хоть она и полная, нелегко будет сегодня пробиться сквозь тучи. Мягко и невесомо покачивается наш корабль на косых волнах, словно в упругой пене, без всякого ритма, то лишь слегка припадая вниз, то ныряя все глубже и глубже, то кренясь на один борт. Тускло светят фонари на мачтах, и моторы рокочут свою монотонную песню…