В стране у Карибского моря - [39]

— Значит, все это «экономическое развитие» ничего не меняет в частнокапиталистическом характере экономики? — спросил я.

— Ни в малейшей степени, — подтвердил он, — ибо правительство ни сном ни духом не причастно ни к каким социалистическим или демократическим взглядам или методам. В стране существуют лишь влиятельные группировки, и вся политическая борьба между партиями сводится к тому, чтобы захватить власть и, следовательно, получить возможность делать дела. И каждый спешит позаботиться о себе, пока находится у власти. Ведь победа той или другой партии и смена правительства означают замену всего персонала вплоть до последней уборщицы приверженцами новой правящей партии. Как правило, новый персонал застает лишь пустые кабинеты: предшествующее правительство забирает с собой все до последнего полотенца и последнего карандаша, включая и мебель. Если я и преувеличил, то самую малость, а в общем это так.

— А насколько сильна эксплуатация населения правительством? — осведомился я.

— Я не стал бы так ставить вопрос, — ответил он. — Само правительство как раз меньше всего замешано в прямой эксплуатации. Никто не рассчитывает на высокую производительность труда, и она действительно низка… Соответственно низки и доходы населения. Однако государство почти совсем не взимает подоходного налога: доходы ниже трехсот лемпир (150 долларов) в месяц налогом не облагаются. Это очень высокий рубеж, большинство крестьян и рабочих едва ли за весь год зарабатывают столько. Имущественным налогом облагается только самая крупная собственность. Земельный налог и налог с оборота здесь вообще неизвестны. Даже крупнейшие поместья не облагаются ни единым центом. Правда, существуют довольно высокие косвенные налоги: на алкогольные напитки — а они здесь самый ходкий предмет потребления, — на табак, спички и соль, но ведь это почти повсюду так. Однако практически существует, конечно, самая беззастенчивая эксплуатация мелких арендаторов и сельскохозяйственных рабочих, а также мелких служащих торговых и бытовых учреждений, или где там они еще ни служат, с этим вы столкнетесь на каждом шагу. Доходов этих слоев населения только-только хватает на одежду, плохое питание и жилье. Уже самый маленький землевладелец или предприниматель быстро усваивает все антиобщественные черты «капиталиста».

Но как же тогда финансируется государственный бюджет, если отсутствует столько обычных статей дохода?

— Из всех налогов, о которых я говорил, складывается примерно десять процентов доходной части бюджета. Остальные девяносто поступают от отчислении с ввоза и вывоза, всякого рода сборов, а больше всего — от концессий и экспортных пошлин, уплачиваемых крупными иностранными предприятиями, и именно банановыми и горнопромышленными компаниями.

— А взамен они получают решающее слово в политике и держат всю страну в своих руках.

— Comono, — сказал он. — Североамериканцы считают Центральную Америку своей собственностью.

Когда я, обогатившись столькими ценными сведениями, уже хотел покинуть здание банка, я столкнулся на лестнице с одним европейцем, который показался мне знакомым.

— Алло, доктор! — воскликнул он. — Вот и вы! Я так и знал, что вы сюда пожалуете! — Это был голландский специалист по лесному хозяйству, с которым я еще до войны познакомился на Суматре, а потом случайно встретился в Германии. После падения голландской колониальной империи в Индонезии он, как опытный специалист по тропическим лесам, был приглашен на службу в международную организацию по продовольствию и сельскому хозяйству, сокращенно ФАО. Сейчас он занимался оценкой состояния лесов в стране и выработкой рекомендаций для гондурасского правительства по их бережному использованию и наилучших путях их восстановления. Я очень ему обрадовался. Знакомый в чужой стране сразу как-то располагает к себе. Мы зашли в «Салон верде» («Зеленый салон») — одно из немногих в Тегуке кафе, довольно примитивное и шумное, но заполненное весьма интересней публикой, — и отпраздновали нашу встречу в этом воистину тесном мире. У нас сразу нашлось много взаимно интересных тем для разговора.

— Что поделаешь, — рассказывал мне мой вновь обретенный знакомый, — всему свету нужна древесина, и каждый старается ее получить, где только может. Во время войны прекратились морские поставки из Канады и северных областей США, из Скандинавии, Советского Союза и от прочих экспортеров леса. Бедным лесами и нуждающимся в древесине странам этого района — прежде всего Кубе, Пуэрто-Рико, Ямайке, Сальвадору и особенно засушливому югу Соединенных Штатов — не оставалось ничего другого, как наброситься на еще уцелевшие леса Центральной Америки. Последствия оказались катастрофическими.

— Я видел это уже в Мексике, — заметил я.

— Может быть, но там по крайней мере изводят лес на свои собственные нужды. Здесь же почти все ушло за границу, да и концессионеры — все до единого иностранцы. Они не особенно церемонились.

— По известному принципу «после нас хоть потоп»?

— Вот именно. Недавно на северном побережье Никарагуа сгорел большой лесозавод. Предприниматели решили — по-видимому, не без удовлетворения — его не восстанавливать. Пожар был для них благоприятным предлогом, чтобы построить новые пилорамы на шестьдесят миль дальше в глубь суши. Ибо во всей прибрежной полосе шириной добрых сто километров все равно не осталось уже ни одного дерева, годного на распиловку. А десять лет назад там еще стояли обширные, в сотни тысяч стволов массивы отличной смолистой сосны. Назову вам две цифры. Вывоз сосновых пиломатериалов из Гондураса на внешний рынок начался лишь в 1942 году. И если тогда годовой итог составил всего-навсего 127 тысяч борд-футов