В стране марабу - [11]

Базар, около которого жили исследователи, как и в большинстве африканских городов, служил центром местной общественной жизни. Здесь можно было приобрести все что угодно, включая и живой товар — рабов. На базаре, где находилась также и самая большая мечеть Хартума, почти ежедневно происходили казни. Лишь после того как Судан подпал под владычество управлявшегося турками Египта, здесь начали устанавливаться какие-то правовые порядки. До этого в стране существовало единственное право — право силы. До появления турок в Судане широко применялась кровная месть. Каждый сам осуществлял свои права в том смысле, в каком он их понимал, поэтому все ссоры и столкновения разрешались обычно заинтересованными сторонами без какого-либо третейского вмешательства. Местные жители стремились сохранить прежние порядки, и новая государственная власть вмешивалась в споры лишь тогда, когда ей удавалось что-либо обнаружить, а это случалось довольно редко.

В Хартуме жили и несколько европейцев. Вершителем правосудия для них являлся австрийский консул, представлявший в Хартуме интересы различных государств.

С большой теплотой и радушием встретили Мюллера и Брема проживавшие в Хартуме европейцы. Почти каждый вечер кто-либо из старожилов приглашал их в гости, где в дружеском кругу собиралась почти вся европейская колония. Здесь много смеялись, шутили, рассказывали, пели и пили. Исполнялись песни разных стран и пародов, арии из опер, читались новые стихи. Возбужденные вином, присутствующие хором исполняли Марсельезу или какую-либо популярную, общеизвестную песню. Вскоре, однако, Альфред узнал, что эти люди, так любезно встретившие его и так весело проводившие в обществе свободные вечера, днем становились совершенно иными. Это были хладнокровные, лишенные всяких чувств и эмоций дельцы, стремившиеся любыми способами заработать деньги и не гнушавшиеся для этого самыми грязными средствами. Он с ужасом понял, что европейское общество в Хартуме состоит из бессовестных авантюристов, мошенников и лжецов, из отъявленных бандитов и убийц, не признающих и не подчиняющихся никаким законам. Порядочные люди среди всего этого сброда насчитывались единицами.

В глазах всех этих людей торговля рабами была совершенно нормальным и естественным занятием. Крупнейшим работорговцем Судана был европеец-итальянец Никола Уливи. Когда алкоголь развязывал людям языки, Альфред с содроганием узнавал подробности жизни европейской колонии в этом африканском городе. Иногда по приказу европейцев рабов избивали хлыстами до смерти. Аптекарь Лумелло с помощью одного врача отравил несколько человек, которые по тем или иным причинам мешали ему. Рассказывали и о многочисленных других гнусных поступках и злодеяниях европейцев в Хартуме.

— В Европе рабство считается сейчас противоестественным и отвратительным, — обратился однажды Альфред к старому доктору Пеннею, в доме которого он чаще всего бывал. — Здесь же, наоборот, европейцы являются наиболее рьяными приверженцами этой варварской системы, хотя, казалось бы, как представители цивилизованных стран они должны энергично бороться против рабства и работорговли.

— Рабы это деньги, мой друг! — ответил доктор Пенней, покачав седой головой.

Этот доктор был добрым духом европейской колонии в Хартуме. Наряду с консулом и священником миссии доктор был одним из немногих честных людей среди европейцев, прибывших в Судан; он искренне стремился помогать людям своими знаниями и опытом. Помощь эта не ограничивалась только рамками основной его профессии — он всегда старался примирить ссорившихся, дом его был самым гостеприимным и приятным в городе. Доктор Пенней был, пожалуй, единственным из живших в Хартуме европейцев, не имевшим личных врагов и недоброжелателей.

— Многие из тех, кого вы здесь встречаете, — продолжал доктор, — покинули родину потому, что земля там горела у них под ногами. Теперь они живут здесь, приобрели имущество и деньги (и не столько за счет деловых способностей, сколько благодаря своей бесцеремонности и жестокости) и с этими деньгами работают в прежнем стиле, но в значительно более крупных размерах. Работорговля для них наиболее выгодное занятие, а принципы морали никогда не беспокоили их.

— Но ведь все они христиане и напоминают они об этом при всяком удобном случае. А христианская религия запрещает многое из того, что они совершают, — возразил Альфред.

— Да, они называют себя христианами, но действуют далеко не в соответствии с заповедями религии. Видите ли, Брем, большинство этих людей даже в личной жизни давно уже отказалось от законов и обычаев христианства. Редкий из них не является обладателем гарема, в котором содержится несколько молодых абиссинских или нубийских женщин. Когда одна из них перестает нравиться хозяину, он продает ее, даже если она к тому времени стала матерью его собственного ребенка. Многие из этих христиан переняли турецкие нравы и обычаи. В гарем такого представителя белой расы попасть так же невозможно, как и в гарем мусульманина. Они привыкли к такой жизни, познали сладость неограниченной власти, прикованы к своей собственности. Вряд ли кто-нибудь из них думает вернуться в Европу. После смерти его здесь похоронят, имущество разделят между собой знакомые и соседи. Ни одна слезинка не прольется у его гроба. Для родственников, оставшихся в Европе, он давно уже мертв.