В смертельном круге - [7]

"Надеюсь, все идет хорошо. У нас не унимаются сильные ветры, ты представляешь... "

Я мог себе представить. Ведь я вырос в краснокирпичном доме у пристани, где с болот все время дули неугомонные ветры.

«Генри работает очень много. Клиенты хотят, чтобы все было налажено не позже Пасхи, и Генри скорее проклянет себя, чем нарушит договор».

Я и это мог себе представить — разные чудачества Генри. Но он в свое время командовал миноносцем в конвоях на Мурманск и считал, что слово джентльмена ко многому обязывает.

"На самом деле я начинаю беспокоиться за эту старую калошу. Мы потеряли много клиентов, и я боюсь, это оттого, что он стареет. Был ужасный шторм, многие лодки выбросило на берег, две пропали совсем. Страховые премии не помогли, и он все время бормочет что-то о происках врагов... "

Я сложил письмо и сунул обратно в сумку. Конечно, Генри становится совсем старым. Ему уже семьдесят один. Но вся горечь письма будто сосредоточена в последней фразе. Генри был в плену традиций, и это в наше время кое-кому казалось просто смешным. Но если он заговорил о происках врагов, значит, они действительно у него были.

Мэри вышла замуж за Генри во время войны, когда он воевал с немецкими подводными лодками в Баренцевом море, и, переняв манеры других жен флотских офицеров, выработала особое, непроницаемое выражение лица. Поэтому признаться, что она встревожена, было для нее равносильно тому, что вся Англия перевернулась вверх тормашками.

Я принял болеутоляющую таблетку и откинулся в кресле. Судя по всему, на нашем предприятии в «Саут-Крике» дел было полно, поэтому на гонки останется совсем немного времени, даже если кто-нибудь меня и пригласит.

Глава 3

На южном берегу Англии найдется немало мест более красивых, чем Маршкот. Это разбросанный городишко с краснокирпичными зданиями, который появился в пятидесятых годах прошлого века, когда железнодорожная компания «Грейт-Вестерн» построила ветку к рыболовному порту Уайк. И порт тут же оброс домами из красного кирпича, громоздившимися тут и там. Дома заполнились докерами, лоцманами и рабочими, и городок какое-то время процветал. Целых сорок лет железная дорога вывозила грузы на главную магистраль, а по ней они шли дальше, в Бристоль и центральные районы страны. Но процветание оказалось непродолжительным.

Бухта заилилась, и единственный узкий морской канал требовал много денег для углубления дна. Кораблей, которые могли заходить в гавань, становилось все меньше и меньше, пока дело не закончилось тем, что остались только рыбачьи лодки, владельцев которых можно было всегда найти в состоянии алкогольного опьянения в баре в Барнет-Армсе.

Маршкот, поглотивший каменные заборы и соломенные крыши Уайка, с жестокой основательностью отпугивал даже самых непритязательных туристов, а окружающие его соленые болота не нравились ни самим жителям города, ни приезжим.

После двадцати шести часов полета из Сиднея я сошел с рыбного поезда в Маршкоте. На самом деле рыбу уже давно возили по шоссе, но окаменелый инстинкт британских железных дорог заставлял их сохранять рыбный поезд, который отправлялся очень рано из Педдингтона и приходил в Маршкот в 5 часов 12 минут утра.

На вокзале было темно и сыро. Моросил мелкий дождь с привкусом моря. Рука ныла, а душа взывала о кофе, но где его найдешь в Маршкоте да еще в пять утра? Дождь капал за шиворот. Такси не было и в помине. В это время года в Австралии по утрам теплый бриз, несущий запах цветущих деревьев, раскачивает красавицы яхты, стоящие в доках. На какой-то момент я почувствовал горькую досаду по поводу моросящего дождя. Потом взвалил сумку на здоровое плечо и поплелся по насквозь промокшим улицам к «Саут-Крику».

Наш маленький яхт-клуб был в полутора милях к юго-востоку от Маршкота. Тьма походила на мокрый бархат, но я смог бы найти дорогу даже с завязанными глазами. Сначала вниз, к берегу бухты, потом налево, потом по трем шатким мосткам через протоки в болотах, пока они не разветвятся, а на развилке повернуть налево через заросли камыша, шумевшего под порывами ветра. Капли били в лицо как пули. Это удвоило мою тоску по теплому дыханию Австралии. Но, продираясь сквозь камыши, я счастливо улыбался, потому что был уже почти дома.

Вой ветра смешивался с протяжными, клокочущими криками птиц. Дождь ослабел. Небо теперь было серое, и по краям его задвигались смутные тени. Справа темнело море. Прямо впереди на светлой полоске неба между каймой облаков и темным горизонтом показались силуэты шотландских елей и небольшой кучки домов. За ними был «Саут-Крик».

В Маршкоте мало деревьев, и большая часть их росла у «Саут-Крика». Здесь на многие мили было самое высокое место, образованное гравийной грядой, которая возвышалась над болотами футов на двадцать. Когда-то, еще в семнадцатом веке, кто-то построил на этой гряде дом из красного кирпича. Потом в начале нашего века предприниматель, занимавшийся ремонтом судов, купил паровую землечерпалку и углубил естественный бассейн в том месте, где залив «Саут-Крик» соединялся с морем. Генри Макферлейн купил этот дом, возвратясь с войны, и в 1948 году построил здесь три навеса из гофрированного металла для хранения лодок.