В синих цветах - [19]
Май сорок первого. Да… именно май. Ветер распахнул дверь палаты. Это случилось в мертвый час. С койки Сергея виден лишь небольшой отрезок коридора.
Ее продвижение он услышал слишком задолго до того, как появилась ОНА сама в дверном проеме… Слишком задолго…
Сергей чуть не закричал от нетерпения, бесполезно силясь угадать, кто же с таким выматывающе деревянным скрипом так долго двигается по каменным плитам коридора.
Она оказалась худой как иголка. Две вспотевшие от напряжения няньки передвигали ее костыли. Подвинут один костыль и замрут. Ждут, затаив дыхание, как силится девочка сдвинуть свои мертвые ноги. Лицо изможденное, крохотное, точно из разных кусочков белого пластилина слеплено. Пластилин комкастый — засох плохо. Его веревками стягивали, чтобы слипся. Веревки сняли, а борозды остались…
Она давно устала прислушиваться к закоулкам собственных внутренностей, где что-то последнее живое еще трепыхалось, теплилось, но, бессильное перед катастрофой, уже истаяло, уходило в небытие… Зачем ее ходить заставили? Кто?..
Сумасшедшим красно-желтым вихрем мчался август сорок первого. Кувыркались, выли, хохоча и плача, обрушивались в бездну, исчезали в золотистой лаве события, голоса, лица, дни.
Пожар из настурций бушевал в тот август на клумбах перед фасадом санатория.
Часам к шести вечера на балкон-террасу четвертого этажа, куда Маша вывозила своих питомцев, поднимался, окутывал дурманом, кружил головы запах белых и фиолетовых цветов табака. И так бесшабашно шелестели на ветру макушки леса, что невозможно было поверить в беду, нависшую над их головами.
А между тем где-то, уже совсем близко, трещали почерневшие от огня колосья, короткие автоматные очереди добивали раненых, закаменевшие старухи смотрели вслед истерзанным, безоружным солдатам в просоленных рваных гимнастерках, что волоклись на запад под дулами чужих карабинов, перепаханная танками земля без меры принимала в лоно свое зерна из спекшегося свинца и железа…
Но до детишек из тридцать второй палаты еще не доползло смердящее дыхание чугунных орд, еще в журналах с глянцевой бумагой война смотрелась захватывающим карнавалом.
Под синими пальмами, по желтому песку, через роскошные взрывы бежал со штыком наперевес чей-то солдат, оскалясь великолепными зубами.
Вздымая фонтан голубых и серебряных брызг, раскалывалась чья-то подводная лодка.
Громадный бронзовый самолет разлетался на куски от тарана крохотного фисташкового истребителя…
А когда от войны уставали, тут же под рукой оказывались любимые герои из обыкновенных мирных книжек. Отважно прорубались через гороховые джунгли Карик и Валя, юркий Нильс, держась за шею вожака гусиной стаи, перелетал моря и океаны, в последнюю секунду успевал схватиться за поручни трамвая храбрый Травка, кувыркался в лужах непобедимый утенок Тим…
Еще плавал по палате жаркий дух перезревших ашхабадских дынь — последний беспечный запах мира.
Все они еще так же громко смеялись и ссорились, дружно отказывались есть овсяную кашу и пить рыбий жир. И ни за что не хотели принимать непроходящую подавленность и тревогу взрослых. Их просто коробило, когда такая всезнающая, такая терпеливая, отзывчивая и мудрая Эмма Осиповна вдруг замирала, испуганно озираясь по сторонам, начинала заикаться, путаться, когда кто-нибудь из них спрашивал: «А у нас заранее подготовленные позиции, потому что мы заранее отступать хотели?..»
Над дверью чуть теплилась дежурная темно-лиловая лампочка. Почти неслышно плакала в своем углу Ольга. По потолку и стенам изредка проползали стылые щупальца прожекторов. От их прикосновения лампа над дверью вздрагивала, начинала злобно потрескивать.
После того как в палате погасили свет, прошло, должно быть, часа два. Сергей запустил руку под матрас, нащупал деревянный складной метр. Бесшумно вытащил, разложил метр на всю длину. Осторожно балансируя, тихонько ткнул метром в Вовку.
— Не сплю я, не сплю.
— Давай, — потребовал шепотом Сергей.
— А кто ревет? — спросил Вовка.
— Не слышишь, что ли?.. Олька. Все никак не привыкнет, дура… Да она, если и заметит, не поймет ничего…
— А вдруг Татьяне Юрьевне скажет? — усомнился Вовка.
— Да ты что. Она же маленькая еще. Зажигай! — заторопил друга Сергей.
Но едва под одеялом у Вовки вспыхнул карманный фонарик, из противоположного ряда совсем не сонным голосом на приятелей напустилась Катька.
— Вы что, очумели?.. В изолятор захотелось?
— А сегодня Маша дежурит, — с перепугу погасив фонарь, не сразу отозвался Вовка.
— Какая Маша! Раз перед обедом никто не приходил, значит — Татьяна Юрьевна! Соображать надо! — отбрила его Катька.
— Кать, ты это… не говори! — смятый неумолимыми доводами, вступил в разговор Сергей. — Если не скажешь никому, то мы…
— Да знаю я вашу тайну дурацкую, — перебила Сергея Катька. — Порох из бумажных пистонов в гильзу ссыпаете. Только германцев сюда все равно не пустят, потому что…
Договорить Катька не успела, так как дверь хрустнула, огрызнулась разбуженными петлями.
Из коридора пришел вялый свет, в палату протиснулась Паша. Дошла до стола, остановилась, превознемогая тяжелую одышку. Неожиданно ее занесло вправо, к постели Федора. Выскользнула из мягких ладоней утка, громыхнула об пол, но не разбилась.
Сценарий «Когда я стану великаном» касается нравственных проблем, волнующих наше молодое поколений. В нем рассказывается о победе добра и справедливости, чувстве долга и истинной дружбы, скромности и честности. Фильм по сценарию удостоен премии ЦК ВЛКСМ «Алая гвоздика».
Кузнецов Александр Всеволодович (род. в 1935 г.) закончил актерский факультет ГИТИСа и Высшие режиссерские курсы при Госкино СССР. Снялся более чем в тридцати фильмах, осуществил ряд инсценировок, работал на телевидении. Автор пьес «Острова снов», «Лети все горе прочь», «Зачем принцессе усы!», «Танец кочерыжек». В соавторстве с И. Туманян написал сценарий кинофильма «Когда я стану великаном» (приз Ленинского комсомола — Алая гвоздика). В 1983 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла повесть А. Кузнецова «В синих цветах».
В повести сибирского писателя М. А. Никитина, написанной в 1931 г., рассказывается о том, как замечательное палеонтологическое открытие оказалось ненужным и невостребованным в обстановке «социалистического строительства». Но этим содержание повести не исчерпывается — в ней есть и мрачное «двойное дно». К книге приложены рецензии, раскрывающие идейную полемику вокруг повести, и другие материалы.
В книгу известного писателя Э. Сафонова вошли повести и рассказы, в которых автор как бы прослеживает жизнь целого поколения — детей войны. С первой автобиографической повести «В нашем доне фашист» в книге развертывается панорама непростых судеб «простых» людей — наших современников. Они действуют по совести, порою совершая ошибки, но в конечном счете убеждаясь в своей изначальной, дарованной им родной землей правоте, незыблемости высоких нравственных понятий, таких, как патриотизм, верность долгу, человеческой природе.
В сборник известного советского писателя Л. С. Ленча (Попова) вошли повести «Черные погоны», «Из рода Караевых», рассказы и очерки разных лет. Повести очень близки по замыслу, манере письма. В них рассказывается о гражданской войне, трудных судьбах людей, попавших в сложный водоворот событий. Рассказы писателя в основном представлены циклами «Последний патрон», «Фронтовые сказки», «Эхо войны».Книга рассчитана на массового читателя.
…Человеку по-настоящему интересен только человек. И автора куда больше романских соборов, готических колоколен и часовен привлекал многоугольник семейной жизни его гостеприимных французских хозяев.
