Никто из действующих лиц этой истории не оставался равнодушным при одном упоминании имени Петьки Копейкина. Попробуйте заговорить с кем-нибудь о нем, и вы услышите самые непримиримые суждения:
— Такие, как Копейкин, позорят нас! — скажет Эльвира Павловна, член родительского комитета школы, — Если мы все вместе не возьмемся за него, — будет поздно! Он станет законченным преступником!
— Он хороший спортсмен! Как он может быть плохим человеком? — скажет справедливый мальчик.
— Он грубый и хулиган! — скажет решительный мальчик.
— Копейкина нужно воспитывать лаской! Даже собак — и то…, — скажет добрая девочка.
— Смешные вы все люди! — скажет ленивый. — Что вам дался Копейкин? Он веселый — и все!
А практикантка педагогического вуза убежденно и очень серьезно будет отстаивать свое:
— Он подрывает авторитет старших! Это никому не позволено! Он надо всем смеется! Для него нет ничего святого!
И пойдут, пойдут бесконечные споры…
— Кто все стекла разбил в спортзале? Он сам сознался!
— Да он дурака валяет! Знает, что все равно на него свалят!
— Разве можно пользоваться грубой физической силой? Это ведь бескультурье!
— Что вы его ругаете? Учится он хорошо. А это наша главная задача!
— А как он отличником стал? На спор! На пари!
— Что еще за «пари»?! Может, вы еще и дуэль введете! В какое время вы живете?! Глупые выдумки, беззубое зубоскальство — все это нездоровые явления!
— Что вы делаете из мухи слона?
— Ничего себе муха с приемами карате!..
И вдруг Маша Горошкина, девочка, похожая на Бриджит Бардо, скажет спокойно, негромко, тряхнув своими роскошными волосами:
— Петька, по-моему, — прелость! Просто он очень неожиданный. Зато с ним нескучно. И потом, он пишет стихи. А это люди особенные… А вы все, по-моему, очень скучные люди…
В школе было заметно какое-то необычное оживление. Проходил конкурс художественной самодеятельности. Спортзал, оборудованный под сценическую площадку, был заполнен, повсюду шум, смех, говор…
Пестрая, гудящая ребячья толпа собиралась то в холле, то на лестнице, то возле стендов, украшенных цветными фонариками и яркими плакатами. Работал буфет с мороженым и лимонадом, где, конечно, тоже суетились ребята.
Кто бы мог принять их за восьмиклассников! Высокие, плечистые, уже пушок на щеках, гривастые головы, впрочем, в пределах дозволенного. Небрежно-изящно одетые и тоже в пределах… Акселераты — вот уж воистину так!
Туда-сюда сновали «актеры» в мушкетерских костюмах со шпагами, они тренировались на «выпадах», привлекая внимание девочек своей осанкой, ловкостью, легкостью. Девочки в наколках, похожие на лиотаровских шоколадниц, готовились обносить гостей лимонадом, а долговязый парень в красной кардинальской мантии взахлеб рассказывал о матче с чехами.
В этой атмосфере праздника, улыбок выделялась, пожалуй лишь одна группа ребят. Они толпились возле стенгазеты с карикатурами, эпиграммами и отчаянно спорили.
— «Федя за саморекламу вам продаст родную маму», — смеясь, читали они. — Точно! Это про Ласточкина!
— Это не газета, это балаган какой-то!
— Это все копейкинские штучки!
Только восьмиклассница Маша Горошкина, прищурив свои красивые, бархатные глаза, сказала спокойно, с достоинством несколько игриво:
— Ну почему же балаган? Я думала, ты хоть стихи оценишь. А ты вообще чурбан.
— А ты, Горошкина, слишком много себе позволяешь! — рассердился мальчишка, к которому были обращены ее слова.
— Слишком — это сколько? — улыбнулась Горошкина. (не так-то легко было сбить её толку!)
За кулисами шли последние приготовления: гримировались одевались, расставляли реквизит.
Изящный и взволнованный Федя Ласточкин с такой неистовой страстью повторял слова монолога Сирано де Бержерака, словно перед ним был уже затаившийся переполненный зал. Вокруг хлопотали девчонки, торопясь что-то дошить, поправить, завязать, отряхнуть. А ближайший дружок Ласточкина Славка старался как можно ярче и выразительное запечатлеть на пленку своего одноклассника и кумира в момент «святого» творчества. Он то и дело падал на пол, закидывая аппарат в поисках наиболее эффектного ракурса.
А Федя, ничего не замечая вокруг, весь отдавшись прекрасным словам, мыслям и чувствам Сирано, вдохновенно читал:
…Дрожать и спину гнуть,
Избрав хоть низменный, зато удобный путь?..
…От избранных особ
Глотать с покорностью тьму самых глупых бредней,
Простаивать часы в какой-нибудь передней
И подставлять щелчкам безропотно свой лоб?
О, нет… Благодарю!..
Неожиданно он повернулся и строго спросил:
— Ну, что? Уловил?
— Еще бы раз, Федь, а?
— Валенок ты, дилетант! — Ласточкин раздраженно откинул плащ.
Вокруг него толпились девочки, прилаживая шпагу, поправляя шляпу с пером, надевая перчатки. Федя охотно позволял себя украшать, он был весь — само достоинство, была в нем этакая небрежность избалованного премьера. И лишь глазами или кивком он отдавал короткие указания.
Фотограф понимал все с полуслова и тут же оказался возле толстого, вполне упитанного мальчика. Он был в костюме Ле Брэ и, сидя в самодельном гримировальном кресле, с удовольствием уплетал пирожки, вафли и печенье, которыми был завален его столик.
— Пайкин! Кончай! Иди фотографироваться для прессы!
