В саду чудовищ. Любовь и террор в гитлеровском Берлине - [135]
Через пять месяцев, в ночь с 9 на 10 ноября, вошедшую в историю как «Хрустальная»[954] (Kristallnacht), нацисты устроили в Германии страшный погром. Трагедия заставила Рузвельта наконец публично осудить гитлеровский режим. Президент заявил журналистам, что «ему трудно поверить, что подобное могло произойти в цивилизованной стране в XX в.»[955].
30 ноября Зигрид Шульц написала Додду из Берлина: «Сдается мне, у вас уже было много поводов сказать или подумать: “Разве я не предупреждал?” Вряд ли это может служить утешением – видеть подтверждения своей правоты, понимать, что мир словно разделился на безжалостных вандалов и достойных людей, которые не в силах с ними справиться. Мы были свидетелями многих актов вандализма и мародерства, когда разрушали здания, но порой закрадывается сомнение: действительно ли это происходит в реальности? Все это похоже на кошмарный сон, и атмосфера еще более гнетущая, чем даже 30 июня 1934 г.»[956]
От привычных дел Додда оторвал неприятный инцидент, случившийся 5 декабря 1938 г. Он ехал на очередное выступление в Маккинни (штат Вирджиния), когда внезапно под колеса автомобиля едва не попала темнокожая девочка. Малышка получила серьезные травмы, в том числе, видимо, сотрясение мозга. Но Додд не остановился. «Это была не моя вина, – объяснял он позже репортеру. – Девчонка выбежала на дорогу прямо перед машиной, метрах в десяти. Я ударил по тормозам, слегка отвернул и поехал дальше, так как решил, что ребенок не пострадал»[957]. Он еще более осложнил свое положение, когда в письме, адресованном матери девочки, сделал признание, которое многим показалось бестактным: «Кроме того, я не хотел, чтобы газеты раструбили об этом происшествии по всей стране. Вы же знаете, как пресса любит раздувать такие истории».
Против него выдвинули обвинение, но 2 марта, в тот день, когда должен был начаться процесс, он еще до начала суда все-таки признал свою вину. На слушаниях рядом с ним сидели его друг судья Мур и Марта. Суд оштрафовал Додда на $250, однако не стал приговаривать к тюремному заключению, приняв во внимание его слабое здоровье и тот факт, что он заплатил за лечение девочки $1100 (к тому же сообщалось, что она была уже почти здорова). Додда лишили не только водительских прав, но и права голосовать на выборах, что стало особенно болезненной утратой для столь рьяного приверженца демократии.
Потрясенный случившимся, разочарованный в своей службе на посту посла, измученный обострившимися болезнями, Додд удалился на свою ферму. Ему становилось все хуже. Врачи диагностировали неврологическое заболевание – бульбарный синдром (медленно прогрессирующий паралич мышц гортани). В июле 1939 г. Додд лег в нью-йоркскую клинику Маунт-Синай на небольшую полостную операцию, но незадолго до этого подхватил бронхиальную пневмонию (частое осложнение при бульбарном синдроме). Его состояние резко ухудшилось. Пока он был при смерти, нацисты издалека издевались над ним.
В статье, напечатанной на первой полосе геббельсовской газеты Der Angriff, сообщалось, что Додд лечится в «еврейской клинике»[958]. Статья была озаглавлена «Конец печально известного антигерманского агитатора Додда».
Автор статьи исходил какой-то ребяческой злобой, характерной для этого издания: «Этот 70-летний старик, один из самых странных дипломатов, когда-либо живших на свете, теперь снова среди тех, кому он служил 20 лет, – среди еврейских активистов, поджигателей войны». В статье Додда называли «маленьким, сухим, нервным педантом ‹…› чье появление на дипломатических и светских раутах неизбежно заставляло присутствующих зевать от скуки».
Не были забыты и усилия Додда, нацеленные на то, чтобы предостеречь мир об амбициях Гитлера: «После возвращения в Соединенные Штаты Додд начал самым безответственным и бесстыдным образом высказываться о Германском рейхе, официальные представители которого на протяжении четырех лет с почти сверхъестественным великодушием закрывали глаза на скандальные истории с ним и его семейством, на их промахи и политические бестактности».
Выписавшись из больницы, Додд укрылся на своей ферме, где продолжал лелеять надежду на то, что у него все-таки найдется время на завершение «Старого Юга». По личному распоряжению губернатора Вирджинии ему вернули право голоса, объяснив общественности, что в то время, когда произошел инцидент, Додд был «болен и не вполне отвечал за свои действия»[959].
В сентябре 1939 г. гитлеровские войска вторглись в Польшу, развязав войну в Европе; 18 сентября Додд написал Рузвельту: этого можно было бы избежать, если бы «европейские демократии» вовремя объединились для противостояния Гитлеру, на чем он, Додд, всегда настаивал. «Если бы они действовали сообща, – писал Додд, – они бы добились успеха. А теперь слишком поздно»[960].
К осени Додд уже не вставал с постели и мог общаться с другими лишь с помощью карандаша и бумаги[961]. Он пребывал в таком состоянии еще несколько месяцев, а в начале февраля 1940 г. снова заболел пневмонией. Додд умер в своей постели, на все той же ферме, 9 февраля 1940 г., в 15:10. Рядом с ним были Марта и Билл. Труд его жизни, «Старый Юг», был очень далек от завершения. Через два дня Додда похоронили на территории фермы
