В регистратуре - [121]

— Так что ж нам делать, жена? Давай соображать! Ты баба тихая, спокойная, а такие люди чаще всего бывают рассудительными, понимают, что к чему. Ну-ка!

Жена снова взялась за лопату и начала вынимать из печи горячие хлебы, от которых по дому пошел приятный дух и сладостное тепло.

— Лучше всего, — прокашлялась она, не прерывая дела, — лучше всего вызвать тебе Ивицу одного и поговорить с ним с глазу на глаз. Сперва все ему расскажи, а потом не шутя потребуй: или пусть венчается с девушкой и откажется от учения, или пусть возвращается в город.

— Правильно, мать! Я знал, что ты у меня умница! — потрепал Йожица по плечу свою жену и быстро вышел во двор…

* * *

— Лаура, сердце мое, душа моя! — в тот же вечер оторвался от своих тяжелых, мрачных мыслей школяр Ивица и глубоко вздохнул: — Придется нам на время прервать нашу благословенную, сладостную и волшебную жизнь!

— Что-о-о! — вскочила девушка, изумленно подняв брови.

— Вокруг нас сгустились тучи, гром гремит, молнии сверкают. Буря уже ревет над нашими головами, а мы ничего не видим, ничего не слышим, ничего не знаем! Люди по-другому заговорили о нас и о нашей жизни, не так, как прежде, — схватился за голову Ивица.

— А что нам за дело до людей, до их глупой болтовни и пересудов? — зло сказала Лаура, зажигая свечу. — Мы любим, обожаем друг друга, как свет и солнце, всего у нас вдоволь, всего полно. Разве люди с их сплетнями значат для нас больше, чем мы друг для друга?

Ивица подробно ей рассказал, как злословят о них люди, как священник призвал отца к ответу и что именно говорил духовный пастырь.

— Так устроен мир, моя Лаура, таковы люди! Сперва шепчут и подмигивают тебе, потом пожимают плечами и качают головами, затем начинают шипеть и шуметь, а потом бешено, изо всех сил бить в бубны и барабаны. В конце концов разражается ураган и на головы падает град камней. Вот что получилось с нами, ведь мы живем среди людей, которые хвастаются тем, что они «истинные и добрые христиане». Ты, Лаура, меня поймешь. Чтобы не омрачать нашу молодость и светлые дни любви, не порочить нашу прекрасную, райскую жизнь, мы должны сейчас же решать: или мы тут же венчаемся, вступаем в брак, чтоб и бог, и люди были довольны, или я вернусь в город учиться, а ты здесь, у родителей, будешь ждать, пока я не закончу учение!

— О, Ивица! Каким холодом, каким расчетом веет от твоих мудрых речей! Твердый лед, бескрайняя равнина, пустыня перед нами! Знаешь, пожалуй, таким ты мне нравишься в сто раз больше! Прав священник, правы люди, прав твой отец, а больше всего прав ты! Ха-ха-ха! — все запальчивее кричала девушка, глаза у нее горели, словно два факела, лицо вытянулось и смертельно побледнело. — Надоело вам все это, надоело и опротивело! Хорошо, я уеду, и всем вам станет легче, вы вернетесь к своей прежней жизни! Да, я уеду — сегодня же соберу свои вещи и исчезну с ваших глаз, печальная и несчастная, с разбитым сердцем, растоптанной душой, измученной и отчаявшейся совестью в большой, бескрайний мир! Прощай, Ивица, прощай! Все это я оставляю и отписываю тебе! Наш милый храм, пусть на его жертвеннике горит моя любовь, горячая, сильная, бесконечная, пока ее не погасит смерть и холодное дыхание моей могилы! Будь счастлив. Успокой священника, своего духовного пастыря! Успокой родителей! Успокой обезумевшую чернь с ее сплетнями и пересудами! Они для тебя важнее, ближе тебе, крепче приросли к сердцу, сильнее привязали твою душу, чем я, несчастная! Пусть твоя совесть будет чиста! Чиста! Будь счастлив! Будь счастлив! А я снова пойду скитаться по свету! Такая уж моя судьба, с самого рождения! Мерзкое чудовище Ферконя и тот благороднее и выше тебя! — выкрикивала красавица, кусая свои белые пальчики, потом упала в бархатное кресло и принялась громко и горько рыдать.

Юноша остолбенел, задрожал от ужаса. Горло ему стиснуло, словно там застрял камень, он задыхался.

— Лаурица, ради бога, девочка моя, милая, прекрасная! Что с тобой! Что за ребячество! Кто тебя бросает? Кто тебя гонит? Ты как будто ослепла, ты не понимаешь меня, клянусь всем святым!

Ивица бросился к девушке и прижал ее заплаканное лицо к своей груди.

В эту минуту тихо и незаметно в комнату вошла Аница, дочь коротыша Каноника. Девушка обомлела, печально потупила горящие глаза. Сердце ее, так сильно бившееся, когда она входила, замерло и точно остановилось. Лицо застыло и побледнело. Только руки дрожали и подгибались колени. Помертвевшие щеки вздрагивали, казалось, по ним пробежали две слезы.

Юноша вскинулся и первым бросился к девушке.

— Аница, соседушка наша! Что скажешь хорошего? Где ты пропадаешь? Как давно я тебя не видел!

— Я принесла вам письмецо и привет от брата Михо. Он из поездки вернулся. Спокойной ночи!

Девушка выбежала из дома, прижала обе руки к груди и чуть не упала на землю. Потом немного пришла в себя и как тень исчезла во тьме.

— От Михо… от Михо! Странно! — бормотал школяр Ивица, открывая письмо и быстро пробегая его глазами.

«Ивица, — было в письме, — радуюсь твоей судьбе. Дома мне все рассказали! Слава Исусу и Марии! Дай бог тебе такого здоровья, какого я тебе счастья желаю! Жду тебя завтра, приходи со своей прекрасной женой, на которую не надивится весь наш край! Приходи! Я с нетерпением буду ждать тебя в старом Медоничевом, а теперь моем доме! Приходи, приходи, приходи, мой Ивица!»