В регистратуре - [118]

— Ах, боже великий, все тут есть, впору перекреститься и святой водой лоб оросить! Неужто живые существа могут жить в таком раю? Грех, да и только. Тут ни плюнуть, ни в грязных башмаках пройти. Ой-ой-ой! — качал он недоверчиво головой, почесывая затылок. — Что до меня, раз уж на моем холме поднялся такой храм, ровно среди ночи ангелы его сюда принесли, я б решил по-иному.

— И как бы вы решили? — с улыбкой спросила Лаура, сидя в глубоком, обитом синим бархатом с золотой бахромой кресле.

— Как бы я решил? Гм… Взял бы благословение попа, дозволение епископа, и каждое воскресенье да в праздники здесь служили бы мессу! Да, еще вот что! После святой мессы пускал бы народ поглядеть на все это, пусть увидят, как в раю будет. Но я б глазеть задаром не давал. Хочешь подивиться блеску да красоте, положи что-нибудь на алтарь: пасму шерсти, два-три яйца, какой-никакой окорок, мерку кукурузы, мерку пшеницы, миску ячменной муки, чечевицы, словом, кто чем богат. Эх, вот было б хорошо и доходно! Несли б, милые мои, как на алтарь Антуану Падуанскому! Известно, что в таких делах наши бабы да девки страх какие любопытные! Приедет на ярмарку чужой горшечник, так баба за расписную миску или горшок отсыплет и пшеницы, и кукурузной муки, желтой, как яичница, и гороха, и ржи, что только найдет в доме! Притащит черепок домой, а он через день-два свалится со стола или там с сундука, трах и разлетится на мелкие кусочки. Вот тебе и все! А уж если торговец принесет красной, зеленой и синей тесьмы да кофт, да платков, да лент, да бусы — тут они хватают, что под руку подвернется, торговец знай подает да заворачивает, любо-дорого поглядеть. Каждую безделку из своего драного короба продаст по десятерной цене. Такой у нас народ! Чего ж тогда здесь все должно зря сиять и сверкать и всякий задарма будет глазеть, дивиться да заглядывать в большие окна? — закончил музыкант Йожица. Не хватало только соседа, коротыша Каноника, чтоб он подхватил его мудрствования.

— О! Послушай, Ивица, послушай! Давай превратим наш дом в церковь, и будут в ней каждое воскресенье и по праздникам служить мессу! А потом все откроем и пусть люди сыплют пшеницу, муку, ячмень, хлеб… если хотят видеть божий рай на земле! И церковь, и панорама. Да здравствует наш старый отец, ура! Даже самому камердиру Жоржу не сравниться с вами в находчивости! — Девушка безудержно, задорно расхохоталась. — А кто же будет служить мессу? Есть кому служить, есть! Ивица будет служить мессу! Все равно ему учиться на капеллана, ему и книги в руки, — прибавила Лаура, продолжая смеяться. — Доброго вам здоровья, господин капеллан Ивица! Протяните вашу белую капелланскую руку, я чувствую, как она еще пахнет семинарским мылом, позвольте поцеловать ее грешнице! — щебетала Лаура, подмигивая Ивице, а тот стоял у окна, устремив взор на дом коротыша Каноника.

— Ох, дети, дети! Щедро вас бог наградил, вот вы и веселитесь! — вздохнул Йожица, вытаскивая из-за голенища трубку. — Разве за вами угонишься? А учение Ивицы, а капелланство? — бормотал музыкант Йожица, выходя из дома. — Кто знает, чем все это кончится? Смотри-ка, а это на что, детки? — музыкант дернул шелковый шнурок, и где-то мелодично и громко зазвенел колокольчик.

— На что? — деланно удивилась Лаура, недоуменно изогнув тонкие черные брови. — Вы не знаете? Это ведь колокольчик, он дает знать, когда капеллан Ивица начинает служить мессу. — Лаура вскочила с кресла и подлетела к Ивице.

— А что это вы, господин капеллан, так глубоко задумались, ушли в себя? Вы так и не скажете ни слова, а ведь мы обсуждаем ваш храм? — схватила Лаура Ивицу за плечи.

Йожица вышел и старательно прикрыл за собой дверь. Подавленность, стыд, неописуемую тоску и грусть испытывал он всякий раз, когда видел своего сына рядом с этой девушкой, которая казалась ему то русалкой, то волшебницей, то дочерью самого дьявола. Смутные предчувствия, жуткие, тягостные, как кошмар, разрывали его сердце и душу. Он глубоко вздыхал и раскуривал свою трубку…

— Ну, господин капеллан, не будьте таким мрачным, словно все тучи собираются на вашем челе! Дайте мне вашу капелланскую руку, дайте, я кротко и смиренно ее поцелую! Мне нужно заранее умилостивить ваше преподобие, чтобы вы отпустили мои грехи, когда я приду к вам на исповедь.

Она отвела его от окна и поцеловала ему обе руки.

— Да, вот так! Вас, господин капеллан, нисколько не занимает наш храм и его убранство. А вашему родителю он кажется раем на земле, и только за то, чтобы подивиться на него, он готов брать со своего ближнего миску пшеницы, мерку кукурузной муки, горшок проса или ячменя! Как же голодному Исаву было не продать свое первородство за чечевичную похлебку? Впрочем, это вы, молодой капеллан, должны знать лучше меня… Ха-ха-ха!

* * *

В конце концов Лауре и школяру Ивице пришлось прервать свою волшебную, сказочную жизнь. Прошло какое-то время, и люди ударили совсем по другим струнам, по-иному заговорили о них и об их жизни, чем прежде…

— Что ж все-таки будет с молодыми? Ничего не скажешь, девушка красивая, нет ей равных ни среди господ, ни среди крестьян! Поставь на алтарь — святая, а то и ангел! — сетовал музыкант Йожица.